На Луне водится только один вид птиц. Лунно-белые колибри, размером с собаку, летают огромными стаями. Вибрация их крыльев действует на среднее ухо, вызывая ощущение эйфории, словно ты паришь в воздухе. Когда они с той девочкой целовались, Иеронимусу показалось, что они находятся посреди целой тучи колибри.
Память о поцелуе сделала даже поездку на метро не такой отвратной, а это кое-что да значит, потому что ветка через Море Спокойствия — самая гнусная линия подлунных поездов, особенно в ночное время. Около часа ночи древнее чудище из пластика и алюминия ни с того ни с сего застряло между остановками. Иеронимус несколько часов просидел в жаре и духоте. Флюоресцентные лампы то вспыхивали, то гасли. Голос из хрипящего динамика периодически разъяснял причины задержки, но никто его не слушал: в переполненном вагоне почти все были под градусом. Горластые, потные пассажиры, должно быть, возвращались домой с вечеринок, с концертов и других ночных развлечений. Некоторые громко разговаривали, другие спали, кого-то тошнило. Кто-то пел, пару раз вспыхивали драки. Все это почти не задевало Иеронимуса. Он только что целовался с девчонкой в парке аттракционов, где высоко в небе сияла Земля, и чудесное воспоминание помогало отгородиться от творящегося вокруг безобразия. Девочка была красивая, он таких никогда не встречал. Иностранка. Туристка с Земли.
Он добрался домой в пять утра, жутко поскандалил с отцом, еле доплелся до своей комнаты и вырубился. Проспал семь часов и проснулся, ничего не соображая.
Борясь с отупением, Иеронимус пытался припомнить вчерашнюю ночь. Правда, на Луне ночь не так уж отличается от дня. Из-за искусственной атмосферы небо всегда одного и того же красноватого оттенка. Земляне его называют «предрассветные сумерки». И она тоже так говорила. Она… А как ее звали? Что он за парень такой — поцеловал девчонку, а назавтра уже и имени ее не помнит? И ведь не пьяный вроде был… Не пил он.
Иеронимус выглянул из-под одеяла. Часы на захламленном столе показывали двенадцать. Причина его забывчивости явно не в недосыпе.
Зверски воняло машинным маслом. Иеронимус откинул одеяло и с изумлением обнаружил, что не только полностью одет, но и весь измазан какой-то дрянью промышленного происхождения. Зеленоватая маслянистая гадость, грязь, копоть… Белая пластиковая куртка валялась на полу, вся в пятнах машинного масла, бок распорот сверху донизу.
Да еще и защитные очки не снял. И так приходится их целыми днями носить, по вечерам Иеронимус обычно срывал с себя эту феями проклятую гадость и швырял куда-нибудь не глядя. Очки он ненавидел. Уродливая штуковина в плотно прилегающей оправе из черной резины. Линзы с фиолетовым отливом. Хотя бы запершись у себя в комнате, можно от них освободиться, а на людях требуется носить обязательно. Закон такой.
Правда, благодаря очкам он познакомился с той земной девочкой. Память понемногу возвращалась. Вчерашний вечер кое-как складывался из кусочков.
Имя у нее тоже было земное. На Луне таких не встретишь — здесь всегда чуть-чуть отстают от земной моды. Вместо имени — целая фраза. Сначала Иеронимус притворялся, что его это ничуть не смущает, а через несколько минут привык. Сейчас, лежа одетый в постели, он злился на себя за то, что никак не может вспомнить имя.
Он уже собрался снять очки и снова заснуть, чтобы еще раз увидеть во сне тот чудесный поцелуй, как вдруг вспомнил все разом.
Не имя девочки — другое, страшное, что они сделали вдвоем. Запретное.
Он закрыл лицо руками.
Ему всего шестнадцать, а жизнь уже кончена. С ума он, что ли, сошел? Спятил окончательно и бесповоротно. То, что они сделали, не просто незаконно. Это автоматический пожизненный приговор. Если узнают, Иеронимуса посадят в тюрьму на обратной стороне Луны, там он и сгинет. Эти поганые очки, что так заинтересовали девочку с Земли, интересуют также и полицию. Очки — сигнал всему лунному обществу, что он — из этих. Стопроцентный лунный мальчик.
Иеронимус постарался дышать глубоко и медленно.
Первая мысль была: пока еще у него неприятности не с полицией, а всего-навсего с отцом. Он еще раз глянул на часы и напомнил себе, что простился с той девочкой больше двенадцати часов назад. Отвез в гостиницу, где ее ждали мама и папа, а сам успел на последний поезд метро, идущий через Море Спокойствия. Полицейские в подобных случаях действуют быстро. Иеронимус надеялся, что ее родители поверили в совершенно идиотское алиби, хотя и считал это маловероятным. Дочка пришла вся в грязи, волосы слиплись от машинного масла, да еще и практически в отключке после того, что они натворили. Какие родители не обратились бы в полицию?
Да, они нарушили закон. Точнее говоря, он нарушил. Он в ответе, не она. Он не хотел, но она его уговорила. Он предупреждал, что ей будет плохо, а она уперлась — ну как же, она ведь отважная, сильная девушка с Земли, и на Луне ей все нипочем. На самом деле она ошибалась… То есть отваги у нее и впрямь хватает, но в остальном она была неправа.
По крайней мере, они поцеловались, прежде чем сделали это.
Он скорчился в постели, не смея пошевелиться, каждую секунду ожидая, что за окном взвоет полицейская сирена и в квартиру вломятся двадцать человек в форме. Вдруг пришла мысль: интересно, а сколько раз в день подобное случается? С другими, такими же, как он. Стопроцентно лунными.
