Глава первая
Территория любви и криминала
Профессионально мрачный гаишник – сущее олицетворение мировой скорби и патологического неверия в добродетель рода человеческого – прохаживался в сгущавшихся сумерках вокруг машины с таким видом, словно не сомневался, что она, во-первых, краденая, во-вторых, испускает превышающее все мыслимые нормы радиоактивное излучение, а в-третьих, именно на ней и скрылись антиобщественные элементы, ограбившие третьего дня сберкассу на Кутеванова. Родион философски стоял на прежнем месте, наученный многолетним опытом с поправкой на нынешние рыночные отношения. Ныть было бы унизительно, а качать права – бесполезно.
В конце концов сержант с тяжким вздохом, будто сообщая о предстоящем Апокалипсисе, молвил:
– Покрышки у тебя, братан, ну совершенно лысые…
– А откуда у бедного инженера денежки на новые? – вздохнул Родион старательно, чтобы сразу обозначить рамки притязаний на его кошелек.
– Оно, конечно… – согласился сержант.
А дальше пошло по накатанной, вся операция отняла с полминуты, и Родион, повторяя про себя в уме слова, которые прежде писали исключительно на заборах, а теперь без точек помещают в самых солидных изданиях, уселся за руль.
– Сколько содрал, козел? – поинтересовался юный пассажир, он же кавалер еще более сопливой блондиночки в сиреневой куртке, из-под которой не виднелось и намека на юбку.
– Полтинник, – сказал Родион, трогая машину.
– Каз-зел… – и юнец, уже изрядно поддавший, принялся нудно и многословно рассказывать то ли своей Джульетте, то ли Родиону, как они с ребятами намедни подловили на темной окраине одного такого мусора и прыгали на нем, пока не надоело, а потом кинули его, падлу позорную, в незакрытый колодец теплотрассы, где он, надо полагать, благополучно и помер. Голову можно прозакладывать против рублевой монетки, что все это была чистейшая брехня. А может, и нет, чистейшая правда. Нынче никогда не известно. Не далее как вчера, когда Родион ехал по бесконечному, как Галактика, проспекту имени газеты «Шантарский рабочий» и дисциплинированно притормозил на красный, перед самым капотом пронесся взмыленный сопляк, лет этак двенадцати, а за ним наперерез движению промчался сверстник, на ходу запихивая патроны в барабан нагана. И наган, и патроны, насколько Родион мог судить по армейскому опыту, были боевыми. Так что черт их поймет, нынешних тинейджеров…
– Куда теперь? – спросил он, не оборачиваясь.
За его спиной отрок, прикрикивая, сковыривал пластмассовую пробку с бутылки портвейна, а его подружка распечатывала шоколадку. «Уже вторая бутылка, – подумал Родион, – ведь окосеют, голубочки, вытаскивать придется волоком…»
– Куда теперь едем? – повторил он громче. За спиной булькало. Потом отрок чуть заплетающимся языком спросил у подружки:
– А может, к Нинке?
– Прокол, – ответила она, не раздумывая. – У нее роды вернулись, утром говорила…
– Нет, ну где ж нам тогда трахнуться? – печально возопил ее кавалер. – Мы сегодня чего, так и разбежимся?
– Ты мужик, ты и думай, – философски заявила подруга.
– Думай… Э, шеф, давай на Карлы-Марлы, знаешь, где книжный магазин…
– Уж сколько ездим… – заметил Родион, сворачивая на Карла Маркса. Они были в самом начале длиннющей улицы, нареченной имечком бородатого основоположника, по слухам, все еще живущего в сердцах мирового пролетариата, а книжный магазин находился в самом конце. Любопытно, что пьяный отрок использовал как ориентир и привязку именно книжный магазин, – запало же в память…
– Не скули, шеф, держи… – В пластмассовую коробочку возле рычага передач упала еще одна смятая полусотенная. – Ты давай крути бублик, а мое дело – тебя заряжать… Юлька, поди-ка поближе…
Довольно долго за спиной у Родиона продолжалась энергичная возня, перемежавшаяся звучным чмоканьем, шумными глотками из бутылки и повизгиваньями – приличия ради, надо полагать. Он уверенно вел машину, не глядя в зеркальце заднего вида и не особенно сокрушаясь душой об упадке нынешних нравов, – частный извоз, пусть даже эпизодический, очень быстро прививает стоически-философский взгляд на жизнь и приучает ничему не удивляться. По сравнению с иными эпизодами извозчичьего бытия смачно обжимавшаяся юная парочка казалась чуть ли не ангелочками… Да и не полагалось ему выражать свое отношение к происходящему, благо в коробочке лежали уже три смятые полусотенные – унизительно для интеллигента и инженера, а ничего не поделаешь. Интересно, откуда у паршивца столько денег? А откуда угодно…
Брезгливость давно притупилась, хотя интеллигентская душа по старой памяти беззвучно бунтовала. Некая заноза прочно сидела в подсознании, и он боялся признаться самому себе, что она называется весьма незатейливо. Зависть. Эти, новые, пусть даже от горшка два вершка, чувствовали себя хозяевами жизни – в этом-то все и дело, а вовсе не в деньгах, которых у них гораздо больше, и всегда будет гораздо больше…
Свернув во двор у девятиэтажки с книжным магазином на первом этаже – магазин ухитрился уцелеть в нынешние печальные времена, но половину зала, как водится, отдал под ларек с китайским ширпотребом – он уже думал, что отделался, наконец, от сопляков, избравших его машину территорией любви. Рано радовался. Кавалер, хоть и пьяный, проявил предусмотрительность:
