С сознанием происходило что-то странное. Иногда Росту удавалось сосредоточиться, и тогда он понимал, что, собственно, делает. А потом снова все проваливалось куда-то в тартарары, и он не воспринимал то, что видел, не помнил, где находился и какие действия совершал.
Так случается, например, при сильном сотрясении мозга, которое когда-то у Ростика было. Тогда он тоже что-то делал, куда-то шел, с кем-то разговаривал, но не понимал того, что с ним происходило. Вот и сейчас… Но он-то точно знал, что сотрясения у него не было. Оставалось только одно — он, наверное, умер, и загробная жизнь все-таки существует.
А потом, во сне, в какой-то нелепой подвешенности, он вдруг понял, что ему просто-напросто выключили мозги. Тогда он стал исследовать собственное сознание. И пришел к удивительным результатам.
Оказалось, что между его способностью понимать мир и действовать в этом самом мире существовала некая перегородка, прочная и непробиваемая, как брандмауэр. Иногда он мог ее ощущать, и тогда она причиняла ему жуткие муки. Он думал, что самое болезненное — боль физическая либо боль от потери близких людей, например, отца, который остался на Земле… Ага, Рост помнил, что у него был отец, что он остался на Земле после Переноса в… А он, Ростик, его мама, Любаня, Ким — перенеслись. Потом произошло много всего, но он это уже хуже помнил, только самое главное.
Помнил, что кто-то бил его в подземелье, пытался унизить, чтобы Ростик сломался, что-то подписал или в чем-то признался. Потом было еще… Что же было еще? Да, потом был его сын, кажется, липа у их дома со скамейкой, возможно, война. Нет, множество войн, в которых Рост участвовал и получал ранения, но все-таки оставался живым. Это было очень важно — остаться живым, вот как сейчас, примерно. Хотя ощущения, которые Ростик испытывал, иногда свидетельствовали об обратном.
Потом он снова работал и даже с кем-то разговаривал, ответил кому-то на приказ, отданный очень грубым голосом. Точнее, не ответил, а только попытался, но тут же получил удар по ребрам, кажется, плеткой. Это было плохо, но Ростик почти не почувствовал боли. Он отчетливо удивился, что не чувствует боли, даже подумал, что может поджечь собственную руку, смотреть, как она пылает, и не ощущать ничего.
Теперь он пробовал разговаривать про себя, осторожно, чтобы никто не слышал. И это ему удалось. Более того, он убедился, что теперь, когда Рост возвращал себе нормальную, русскую речь, перегородка, которую кто-то выставил в его сознании, становилась тоньше. Это было приятно. Хотя при этом возвращалась боль.
А потом произошел удивительный случай. Ростик услышал, как разговаривают другие существа, но о чем шла речь, почти не понял. Вернее, слова-то были ему знакомы, да вот только он не мог их осознать. Понимать других людей, а может, и не людей вовсе, было куда сложнее, чем понимать то, что ему приходилось делать. Наконец Рост сообразил, что говорили не по-русски, а на другом языке, впрочем, тоже ему известном.
Спустя много недель, а может быть, и месяцев, когда Ростик сделал перегородку между происходящим вокруг и способностью все понимать довольно тонкой, возникла боль от неспособности быть нормальным, быть здоровым и сообразительным. Теперь ощущения, которые возникали от ломаемой перегородки в сознании, стали менее заметны, потому что с другой стороны воспринимаемого мира тоже существовали мука и боль, существовали чувства и явления. На самом-то деле, только теперь Ростику стало по-настоящему тяжело. Но зато, как он сообразил, хотя и не сразу, у него просто не осталось выхода — он должен был или убрать этот брандмауэр из своего сознания, или умереть от этой боли.
Странно, это же было так просто — лечь, не двигаться, и уже через пару недель он перестал бы жить в этом мире, если бы его не убили раньше те, кто говорил грубыми голосами, кого можно было видеть, слышать, даже чувствовать их запах… Но кого так трудно было представить себе потому, что представления о мире остались по другую сторону пресловутой перегородки.
Должно быть, как ни тяжело это было, Ростик все-таки сообразил, что раз эта стена становилась все слабее, можно было и не умирать, а пытаться ее преодолеть. Так и пошло. Он преодолевал эту стену, и уже через пару… месяцев она стала еще тоньше, уже как занавес… Интересно, откуда он знает, что существует занавес? Должно быть, как и все остальное — из прежней жизни.
Теперь он работал почти с пониманием происходящего. Дело оказалось, в общем-то, не самым сложным. Но удивительным.
Оказывается, он жил в огромном помещении, разделенном на множество частей. Каждая из этих частей представляла собой ряд поставленных друг на друга полок, как в этажерке. Только вместо книг на каждой из полок находились лотки, по которым текла… иногда очень холодная, иногда чуть более теплая вода. И была она соленой, от нее разбухали суставы, иногда даже не очень глубокие раны начинали гноиться, и тогда существа, у которых это случалось и которые работали рядом, очень быстро слабели. Слабых отправляли куда-то из этого зала, и чаще всего они больше не возвращались. Но иногда все-таки появлялись снова, почти здоровые, без ран, только бледные.
