Глава І.
Город Старые Дороги, каким я его застал. История съеденного заготовителя. Великолепная Верка и другие. Первая посетительница.
О городке Старые Дороги в энциклопедии 1956 года сказано, что он – город, центр С – Д. района Минской области и что там есть сыроделательный завод, леспромхоз, мельница, клуб, школа. Есть железнодорожная станция. Больше о нем действительно ничего не скажешь. Ему не повезло, как соседнему Старобину, возле которого нашли залежи калийных солей, вырос калийный комбинат и совсем новый город – Солегорск, и вообще закипела жизнь. В маленьких тихих Старых Дорогах она никогда не кипела, не кипит, наверное, и до сих пор.
Асфальтированное шоссе трассы Москва – Брест, с обеих сторон огороженное лесом, проходит около райцентра, в нескольких километрах от него. Но в самом райцентре вдоль тротуаров тянулся еще досчатый пастил, местами до основания выгнивший, так что, ступая по нему, нужно внимательно смотреть под ноги, чтобы не оступиться и не упасть. Несколько двухэтажных каменных зданий районных учреждений па главной улице. Остальные дома – одноэтажные бревенчатые избы с позеленевшими от времени дощечками гонты на крышах, с огородами во дворах и с запасом вечных, неизменных истин о том, что в этом мире хорошо и что плохо.
Хорошо, например, жениться на женщине пусть даже в два раза старше тебя, но имеющей собственный дом и хозяйство. Половина мужского населения райцентра так именно и поступает, нигде не работает, благополучно пьет и побивает своих избранниц. А это уже, конечно, плохо, потому что бьют здесь основательно, со знанием дела.
Еще куда хуже изменять жене с буфетчицей райцентровской чайной Верой, женщиной со странной, вечной зовущей куда-то полуулыбкой на миловидном лице и роскошными пухлыми локтями с ямочками. Заготовитель местного райпо изменял да еще и сверх всякой меры напивался мутным самогоном, который в очередь с государственной водкой разливает Вера в своей чайной, и однажды допился до того, что заночевал в лесу и его съели волки.
Впрочем, это, скорее всего, выдуманная история: волков в окрестных лесах давно нет, как нет и нечистой силы (другая версия исчезновения заготовителя), и выдумана она им же самим, когда несколько лет назад он почел за лучшее скрыться от правосудия, сильно проворовавшись. Трупа его, кстати, никто не видел. По мнению людей трезвомыслящих, заготовитель жив и доселе, отсиживается где-то под подолом у той же Веры, которая вот уже и вправду самая настоящая ведьма: превращает мужчин в скотов, водит за нос всю местную милицию, а по ночам, может быть даже летает на метле и такое прочее, Веру поэтому все за глаза называют «Веркой», рассказывают о ней всякие невероятные истории, но побаиваются…
В Старые Дороги я приехал в пятьдесят девятом году из Одессы, мне было двадцать пять лет (исполнилось в день приезда), за спиной у меня после окончания университета было два года работы в прокуратуре и не слишком успешные попытки приобщиться к литературной деятельности, и прибыл я сюда, чтобы здесь работать адвокатом. Адвокатом, или, как это официально именовалась, заведующим юридической консультацией.
Эта консультация представляла собой бревенчатую избу, точь-в-точь такую, какими здесь были все дома, только еще, быть может, более ветхую и почерневшую от времени, и арендовал я в ней одну небольшую комнатенку, а во второй, большей, жила со своей дочерью и внуком хозяйка дома, старуха-еврейка лет семидесяти, любопытнейшее и лукавейшее существо в мире, интересовавшееся всеми моими делами, преимущественно личными.
Штат консультации был тоже невелик: он состоял из меня одного. Летом во дворе возле консультации постоянно копошились куры. Они то и дело оказывались под ногами, норовили заглянуть в кухню, служившую мне приемной для моих клиентов, и даже в самый мой адвокатский «кабинет». С курами я вел постоянную безуспешную войну. Зимой, когда двор консультации заносило снегом, я, извинившись перед несколькими своим посетительницами (клиентками), шел убирать этот снег или еще просил какого-нибудь дюжего лоботряса, трепетавшего в ожидании суда, помочь мне распилить и разрубить несколько небольших бревен для печки, иначе и сам этот лоботряс и его защитник замерзнут, так до суда и не дожив.
Но вообще, если не считать снега и кур, место моей работы меня устраивало, сама работа нравилась, и местные жители очень скоро вынуждены были отказаться от недоверия, которое поначалу вызывал у них худенький городской паренек в «ненашей» одежде и к тому же до неприличия юный. Посещать консультацию стало довольно много народа.
Все это, в основном, были немолодые деревенские женщины. Придя, они начинали рассказывать о подлостях мужа или соседа, жаловаться на колхозного бригадира, неправильно начислившего им трудодни. Рассказывали долго и путано, причем обстоятельствам дела всегда еще предшествовала длинная предыстория о том, кто кем был и откуда все повелось. И я, и сами рассказчицы быстро терялись в ее дебрях. Тогда обычно я просил показать мне документы. Из-за пазухи извлекался матерчатый узелок с пожелтевшими, потертыми на изгибах бумажками, я просматривал их, задавал женщине тот или иной вопрос и, попросив чтобы теперь она мне не мешала, садился за пишущую машинку печатать для нее исковое заявление или жалобу, а женщина поспешно кивала мне головой: дескать, «Так, так, ня буду! Ня буду, дараженьки! Але ж ты усе напяши, усе чиста!…»
