1
Они пропали. Ни одной не стало!
Прислушайся: рассветный хор умолк.
Попрятались в кустах и рощах. К новой
Весне готовясь, отдыхают, линькой
Болеют… И бутылки, у порога
Молочником оставленные, целы:
Их крышечек неплотную фольгу
Синицы не проклёвывают больше,
Спеша упадок сил восстановить
И выкормить птенцов… И вот — грущу
Без них! Ни разу птиц за их проделки
Не попрекнул я, тонкой пленки сливок,
Скопившихся под крышкою, пернатым
Изголодавшимся, по девятнадцать
Часов на дню трудящимся, ни разу
Не пожалел, — за счастье почитал
Помочь беднягам выкормить потомство
И на крыло поставить…
2
O mournful season that enchants the eye!
Садовникам она прибавила забот:
Листву, забившую пруды и озерца,
Что в парках городских, на берег выгребают,
В аллеях загородных расчищают путь
К усадьбам, про себя меж делом отмечая,
Что всякому листу положен свой черед.
(, —
Чтоб лист сгонять, тот враз разбогатеет…
Так думают, метя.)… Каштан, за ним орех
Меж первыми свое убранство отряхнули,
А там уж и платан, болотный кипарис,
Береза. Только вяз всё держится; палитра
Оттенков желтого чудесно хороша
На зелени (за ним проглядывает хвоя).
Хотя и то сказать: важно́ расположенье.
Гол явор, что открыт ветрам, меж тем другой
Еще не облетел — за домом, над рекою.
И год, заметь, на год не выпадет. Каштан,
Три полных месяца свою листву терявший,
Был прошлой осенью, что выдалась морозной
И солнечной, однажды на заре
За три часа раздет — как если бы хитон
Внезапно уронил, и ткань в шуршащих складках
Легла роскошным кругом у ствола.
3
Тропа усыпана подгнившею листвою.
Смотри, не поскользнись!.. А ближе подойдешь —
Хлопок: из камышей взметнутся куропатки
И низко над водой летят. Гляди им вслед,
Бреди, меси стопой слоящуюся кашу
Багряно-желтую, сырую… Чу! Вот слово
Вспорхнуло вдруг… очнулось узнаванье —
Да где уж! Пронеслось, каверну тишины
Оставив за собой — точь-в-точь как электричка
Залетная, когда вдали умолкнет эхо, —
Но ямку акустическую тотчас
Своим глубоким первозданным плеском
Река наполнит…
4
А вот и лебеди… Вытягивая шеи
И крылья распластав, станицей снеговой
Летят — и так отчетливо и чисто
Перекликаются над водной гладью…
Что ж, время зимовать... За тридевять земель
Их вечный дом: в арктической России,
В безлюдной тундре, в заводях, болотах,
У топких берегов неимоверных рек,
На север тянущихся, точно руки
Таёжных демонов, в неразличимой
Дали… И — пронеслись. Но вот еще одна,
А там, гляди, плывет и третья стая —
И кличет надо мной станица снеговая…
(22.03.2000)
* * *
Печенье гарибальди и торт наполеон!..
У самой шумной славы — кондитерский уклон.
Мельчают наши души в безвыходной тюрьме.
Ужимки да гримасы у Клии на уме.
15.12.1997; 2012
* * *
Любовь и кровь навеки сведены
В раю стыда, обиды и вины,
В краю, где кровь любви не отрицает,
А млечный перстенёк слепит, мерцает.
Любил. Кого сильнее я любил?
Кого, стыжусь, сильнее ненавидел?
Но ты (и в этом весь мой ужас) ,
А небыль есть и будет, бог не выдал.
Мы все проходим по одной статье.
Стоит живая очередь к свинье.
Положен срок стыдиться и гордиться —
И перстенёк ночной не возродится.
4 февраля 2012
* * *
Много жизней прозаику нужно прожить.
Скописердствуй, хозяин, живи!
Размотай в лабиринте суровую нить —
Ведь и нам не хватает любви.
Можешь в Ялту героя отправить, в бедлам,
В Вифлеем, в кошкин дом, хоть куда.
Тут и плачь за двоих. Со слезой пополам
Над любимой очнется звезда.
Ты в меня воплотись, напиши обо мне:
Как я жалок и немощен был,
Как обиду мою выводил на ремне
И водой Флегетона поил.
Ты талантлив. Сумеешь тоску обмануть
В колесе мировой чепухи.
А поэтом — не станешь. Об этом забудь,
Хоть и чудные пишешь стихи.
Много жизней прозаику нужно прожить.
У поэта — одна, но ему
И одну дотянуть, чтоб не лопнула нить,
В кои веки удастся сквозь тьму.
1978; 24 ноября 2005