Сорняки среди цветов

Недавно в Москве состоялся традиционный юношеский карнавал. Десятки тысяч молодых москвичей переполнили празднично украшенные аллеи Центрального парка культуры и отдыха имени М. Горького. Со строек Юго-Запада столицы и с «Трехгорки», с автозавода и из университета, из школ и научных учреждений хлынул неудержимый весенний поток. И словно приветствуя его, вспыхнули в парке цветные огоньки: «Здравствуй, юность коммунизма!»

Зашумел, забурлил могучий и нескончаемый хоровод, гигантский луг, усеянный цветами.

Но бывает так, что иной раз и среди самых красивых цветов попадается чертополох, сорняк, уродливое ядовитое растение. В поле или на клумбе с ним поступают просто: выдергивают с корнем и сжигают. А есть такие сорняки, что не держатся на одном месте. Напитавшись соками земли, они носятся потом по ней, широкой, благодатной, плодоносной, и поносят ее, и охаивают тех, кто украшает ее своим трудом…

Вихляющей джазпоходкой на центральную аллею вывалилась дюжина пестроклетчатых молодчиков и девиц. Надменные, презрительные улыбки, этакий бараний взгляд, неврастенические подергивания, выкрики:

— Хэллоу, Стив!

— Ай эм хиа! Я здесь, Ван!

Неужто американцы пожаловали в гости? Подхожу к компании. Осторожными фразами, репликами стараюсь попасть в колею разговора, хочу понять, кто такие, каким ветром занесло их сюда. С первых слов чувствую, что это именно то, к чему сводилось задание редакции: познакомиться со «стилягами», проникнуть, если так можно выразиться, в их внутренний мир. Прикидываюсь приезжим, так сказать «стилягой» с периферии. Выручает маска.

— Виктор? Фи, как примитивно! — морщит вздернутый носик декольтированная до фантастических пределов девица. — В век легких конструкций нужно выражаться покороче. Я вас буду называть Вик. А вы меня Алис. Ну, а это…

— Сэм… Ван… Ив…

— Да помилуйте, братцы, вы что же, оттуда, из-за океана?

— Ха, провинция! Чувствуется, что нет за плечами Кембриджа, — польщенный моей фразой снисходительно похлопывает меня по плечу здоровенный верзила в размалеванной кактусами рубашке на выпуск. — Позвольте проявить низменное любопытство: что изволили переварить? Третий тамбовский университет или академию коневодов? Га-га-га, — заржал он, будто откормленный жеребец.

— Видите ли, по паспорту, выданному мне милицией, я всего лишь Валя, — наставляет меня Алис, — но, посудите сами, носить такое имя сейчас, в век растущих туристских связей, неприлично. Или, скажем, Степан, — кивая в сторону носителя кактусов, развивает свою мысль полуоголенное создание. — Это же убого. Гораздо благозвучнее — Стив…

— А разве я похож на Ивана? — гримасничает юнец с филиппжераровской прической и кокетливой бабочкой. — Я же типичный Ив!

— А меня зовите Стасем. Стась Григ, представитель Одессы. Прибыл, образно говоря, на курсы усовершенствования. Хочу хлебнуть московской культуры…

— В Третьяковку, на Выставку достижений народного хозяйства, во МХАТ?..

Дружный визг прервал мой вопрос.

— Нет, вы неисправимы, — вытирая слезы, выступившие от смеха, пролепетала Алис. Видимо, она всерьез решила заняться моим перевоспитанием. — Все, что вы упомянули, это же для экскурсий транзитных пассажиров. Стась не для этого прилетел в столицу. Мы разработали ему программу-минимум: увеселительный пикник за городом, подальше от идейных глаз, ужин в «Арагви», несколько новейших танцев, десяток пластинок…

Тошно вспоминать сейчас этот диалог, но уж больно хотелось выяснить: откуда берутся такие? Ведь не из княжеских они семейств. Степан Колодяжный (Стив), Семен Брайнин (Сэм), Станислав Гринберг (Стась Григ), Валентина Криулина (Алис), Иван Стариков (Ив), Иван Мазур (Ван), Екатерина Вольская (Кэтти) и другие — дети служащих, рабочих, учителей. И учились они, конечно, не в Кембридже, а в советских школах, некоторые из них занимаются и сейчас в техникумах, институтах, работают в советских учреждениях. Откуда же на них эта короста? Видимо, недосмотрела школа. Проморгали родители. Не сказала своего веского слова общественность.

Мы не осуждаем стремлений некоторой части юношей и девушек глубже познать культуру народов Запада. Наоборот, мы убеждены, что только наша система воспитывает у молодежи подлинный гуманизм, уважение ко всем народам, к их труду и культуре. Мы знаем, что французы и немцы, англичане и американцы, итальянцы и голландцы, да любой, даже самый маленький народ создали немало ценностей, которыми они по праву гордятся и которые являются неотъемлемой частью общечеловеческой культуры.

Но мы знаем и другое. Капиталистическое общество той же Америки или Англии, Франции, Италии, уже не способное вдохновлять своих художников, композиторов, скульпторов, писателей, является источником всякой мерзости, принимающей разнообразные формы. В одном случае это беспредметная мазня на полотне, в другом — танец для припадочных, в третьем — ржавые консервные банки, утверждающие «новое направление в скульптуре»…

Мне довелось видеть в Америке «картину» некоего Лайна — «Шумная улица». На холст налеплены осколки стекол, обрывки афиш, окурки сигарет, обгоревшие спички, а в правом углу внизу клочок бумажки с расплывчатым серым пятном. Подзываю дежурную.