Алан Маршалл
СОЛНЦУ НАВСТРЕЧУ
Перевод Н. Ветошкиной
- Кажется, там утка?
- Где?
- Только что села на воду. Погоди, вон она, видишь? Возле тех камышей.
Лежащий на земле мужчина приподнялся на локте. Халат его был распахнут, и на голой груди блестели капли воды. Волосы после купания были еще влажные. Рядом с ним лежала аккуратно сложенная военная форма.
Несколько поодаль от него в одних трусах стоял мальчик. Тело его было бронзовым от загара.
Болото, поросшее колючей осокой, подступало почти к их носам. На сверкающих островках воды темнели стебли сломанного камыша. Подальше, в том месте, где рос полигонум, дно становилось глубже, а позади зарослей полигонума захваченные разливом красные эвкалипты устилали поверхность болота своими листьями.
- Там их две или одна? - спросил мужчина, внимательно оглядывая болото.
- Похоже, что две. Они ведь всегда вдвоем держатся, правда?
- Как правило. Никак не разгляжу. Где ты их видишь?
- Да вон прямо, - мальчик указал рукой. - Ну, теперь разглядел?
- Да, верно.
- Это утка?
- Точно, утка.
- А почему она такая маленькая?
- Когда они плывут, они всегда кажутся маленькими, потому что часть тела у них погружена в воду. Но вторую я не вижу.
- Да наверно, только одна и была. Мне просто показалось, что две. Может, вернемся и захватим ружье?
Мальчик весь горел от волнения. В голосе его звучала мольба.
- Да-а, - медленно протянул мужчина, - пожалуй, можно.
Он следил за уткой со всевозрастающим интересом.
- Любознательная утка. Смотри, как она вертит головой во все стороны. Ей все любопытно. Кажется, и впрямь небольшая утка, - с удивлением добавил он.
- Пойдем за ружьем? - нетерпеливо перебил мальчик. - Когда вернемся в город, я смогу сказать ребятам, что подстрелил утку.
- Давай немножко понаблюдаем за ней, - попросил мужчина. - Какой у нее счастливый вид, прямо глаз не оторвешь, словно у человека, вернувшегося в отпуск домой. Ты видел, как она села на воду?
- Да. Она вон там пролетела, а потом я видел, как она скользила по воде. Ну, теперь пойдем?
- Странно, что она одна, - пробормотал мужчина. - Не понимаю, почему она кажется такой счастливой, если она одинока. Гляди-ка, она к нам плывет. Черт возьми! Это забавно. Совсем как ручная!
- Ну, скорей. Пошли за ружьем.
- Ладно, - согласился мужчина. - Ты один сходи за ним. А я послежу за уткой.
Мальчик стал надевать сандалии.
- Смотри только не спугни ее, хорошо? - взволнованно попросил он.
Мальчик ушел, осторожно ступая между сухими сучьями, которыми была устлана земля под речными эвкалиптами.
Овцеводческая ферма находилась на гребне холма, возвышавшемся над болотом. Мальчик припустился бегом.
Утка взмахнула хвостом н поплыла, лавируя между болотной травой. Озираясь по сторонам, она выплыла на свободную воду, потом вдруг взъерошила перья и, махая крыльями, постояла на воде. С удовлетворенным видом снова погрузившись в воду, она продолжала свое веселое плавание.
Мужчина встал. Лицо его выражало восхищение и одновременно грусть; губы дрожали. Он следил за уткой с таким напряженным вниманием, словно решал какой-то важный жизненный вопрос.
Ему вдруг захотелось подержать эту птицу в руках, почувствовать трепетное биение ее сердца, ощутить в ней пульс жизни, силу, способную вознести ее выше облаков... х
Страстное желание прикоснуться к этой силе, которую она берегла, как сокровище, одолевало его. У него эту силу отняли.
Птица жила своей бессознательной, непорочной жизнью, жизнью тихих, окаймленных полигонумом, неподвижных болот, где спокойствие нарушалось лишь мирными звуками природы, чистое небо никогда не сотрясалось от воплей ужаса, а солнце не сверкало на стали оружия.
Птица могла спокойно озираться вокруг, прислушиваться и не пугаться того, что она видит и слышит. Она могла взлететь ввысь, подняться над насыщенными испарениями зарослями и полететь солнцу навстречу...
Он стиснул кулаки.
В ту ночь, когда японцы высадились в Новой Британии, Джим был рядом с ним... стук моторов над темной водой... зеленые вспышки... высадка...
"Пусть получат сполна". Вопли... Крики... "Поддай им жару!"
Пляж Ралуана, их пулеметы, прочесывающие проволочные заграждения, и беспрерывное бормотание Джима: "Черт, черт, черт". Рассвет... кровь... бойня.
Бурые от крови волны, нахмуренные, словно усталые от тяжести трупов... тела, вздымающиеся и падающие, волны подымают их осторожно, а бросают с отвращением... Катер за катером плывет по человеческому месиву.
Японцы, остановленные проволочным заграждением. Пулеметы обстреливали их с флангов, косили, словно пшеницу. А они все подходили... Живые карабкались по мертвым, мертвые нагромождались баррикадами, а позади этих баррикад плюющие свинцом катера врезались в песок...
Во рту он ощущал соленый привкус... сердце тупо билось в груди... А потом он глухо пробормотал что-то и скрючился от боли...
Голос Джима: "Куда тебе угодило? Держись! Черт бы их побрал!" - "Ничего страшного! Все в порядке..."
Японцы шатаются, падают, и все новые лезут на проволоку по трупам своих убитых. Лезут... топчут мертвецов. Бесчисленные, как саранча.
