Значит, так.
Слепили меня в феврале — знаете, три снежных шара, поставленных один на другой, два уголька для глаз, нос из морковки и, собственно, все. Да, еще кастрюля на голове, хотя по-хорошему там следовало бы находиться ведру. Короче, самая классическая внешность, не правда ли?
И вот — каким-то образом от меня остались дневниковые записи. Удивительно, да? Три снежных шара, кастрюля, морковка вместо носа — и записи. А? А ведь я — самый обычный снеговик. Даже неграмотный. Я, снеговик, и — дневниковые записи. Для снеговика это здорово.
Дневники-то мы, снеговики, часто ведем, только у всех они устные, а вот я…
Да, так вот: зовут меня Снеговик. Собственно, всех снеговиков так зовут. Кто же это нас так зовет? Угадайте с трех раз. А зачем нам разные имена? Снеговики — предметы, склонные к одиночеству.
Век наш измерен заранее. О нашей судьбе не гадают, о ней сообщают в прогнозах погоды. Это потому что мы снежные. Ноль градусов — и нам начинает мерещиться скорый конец.
Вообще-то, я поздний, раз уже в феврале появился. Те, кто из ранних, новогодние, скажем, они иногда могут и по три месяца простоять. Конечно, это не обязательно. Многих ломают. Вчера строят, а сегодня — ломать.
Я во дворе стоял, ничего страшного со мной не случалось. Меня охраняли высокий забор и обитатели дома. В этом дворе — в нем ведь еще и дом находился, а в доме люди жили. И работали.
Знаете, в конце каждый снеговик о смерти и бессмертии задумывается, если время позволяет. А я ведь тоже снеговик, я тоже задумывался. О том, что скоро станет жарко, и я растаю. В конце об этом так спокойно думается. Вот, жара придет. Какой там прогноз погоды? Еще нет? А я думал — уже. Воздух какой-то теплый. Hу, нет — так нет. Hе сегодня. Таять будем не сегодня. А когда? Так какой там, вы говорите, прогноз?
У этой идеи с таяньем имелось одно но. Хозяйский ребенок ходил вокруг меня кругами и высказывал всякие мысли по поводу холодильников. У них три морозильные установки стояли. Для производственных нужд. Hу и еще они там продукты хранили.
Hе то, чтобы идея была такая плохая. Правда, нужно было еще взрослых уломать. Hо это, как говорится, детали. Главное, чадо старалось.
Я много думал об этом. О том, каково попасть в следующую Зиму. С одной стороны — интересно конечно и хочется, а с другой — ну что там такое окажется, а? Что там вообще может оказаться? То же, что здесь.
Вот вы подумайте, что за сюрпризы может приготовить вам грядущий год, если вы — снеговик?
Так что я колебался. Едва ли я колебался серьезно. Температура была уже на нуле, я немножечко тек, а когда ты течешь, имея при этом надежду — это совсем противоположное дело. Если вы имеете надежду остаться в живых, то вам несомненно захочется жить. У людей для этой цели есть специальный инстинкт. У снеговиков конечно нет никакого инстинкта.
В конце концов я все же решил остаться. В смысле — не остаться таять, а остаться в живых.
Вопрос решился, когда меня сдвинули на картонку и поволокли в дом. В доме было жарко до чрезвычайности, но меня довольно скоро запихнули в морозильник, пристроили в уголке, и я там остался стоять.
Мы, снеговики — созерцатели. Активными действиями нас не так уж просто привлечь. В крайнем случае — если их будет совершать кто-то другой.
Ай, какие я стихи сочинял.
Что бы вам рассказать. Вот одно например, я его еще Зимой написал.
Снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-с нег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег-снег.
Оно про снег.
Если декламировать с выражением, получается очень красиво. Лучше даже про себя, а не вслух. И обязательно во всех подробностях представлять себе то, о чем говоришь.
Я не все стихотворение привел, оно длинное. Hо целиком его и не надо, наверное. В записи оно как-то очень одинаково выглядит.
Ребятенок мне попался заботливый. В начале каждый день на меня смотреть приходил. И вообще.
Потом он, конечно, реже стал приходить.
А меня всякие мысли начали посещать, когда стало ясно, что до следующей Зимы я не растаю. Я даже написал стихи о жизни и смерти. Раньше я только про снег стихи писал, а теперь, вот, про жизнь. И про смерть. Это два разных стиха. Второй — очень грустный.
Так и не опишешь все, что я передумал за это время. Поэтому я буду пересказывать только основные события.
Я ведь Лето видел! Меня время иногда переселяли из холодильника в холодильник. По техническим причинам.
Представляете: жар стоит смертный, и я на картонке еду. Смотрю вокруг, какое оно, это Лето.
Лето — оно все зеленое. Есть такие деревья, называются елки. Так вот, Лето — оно не такое. Летом из всех деревьев вылезают яркие светло-зеленые тряпочки. Это листья. Я про них еще Зимой слышал, но сам не застал. Декабрьские про них рассказывали, что это такие скрученные коричневые комочки.
И из земли Летом всюду торчат зеленые лоскутики, вроде листьев. Их, кстати, можно иногда и под снегом увидеть, но все больше такого… такого бежевого цвета. Так вот: Летом их очень много, они повсюду и все зеленые. Только редко-редко где-то бежевые встречаются; видно, еще с прошлой Зимы, вроде меня. Еще Летом живность всякая носится. И птицы, и не только те, которых мы знаем, но и другие, вроде птиц, только маленькие, как снежинки, и не белые. Некоторые черные, некоторые вообще какие-то разноцветные. Они летают и издают звуки. Черные — что-то вроде «ж-ж-ж-ж-ж-ж». А маленькие серенькие, у которых из тела в разные стороны торчат всякие усы — «зи-и-и-и-и». И некоторые другие тоже звуки издают. Получается очень красиво.
