Говард Филлипс Лавкрафт,
Август Уильям Дерлет
СЛУХОВОЕ ОКНО
I
В дом моего кузена Уилбера Эйкели я приехал менее через месяц после его преждевременной кончины. Жизнь в уединении, среди холмов Эйлсбери Пайка, меня нисколько не привлекала, но тем не менее я проникся твердой уверенностью, что жилище любимого кузена должно перейти ко мне по наследству.
Как и все поместье Уартона, дом в течение нескольких лет стоял заброшенным с тех пор, как внук построившего его фермера переселился на морское побережье около Кингстона. Кузен купил дом у поверенного в делах наследника Уартона, чтобы навсегда поселиться в этом уединенном, печальном и опустошенном месте.
Когда-то Уилбер был студентом факультета археологии и антропологии. Сразу после окончания Мискатонского университета он пустился в многолетние странствия — провел три года в Монголии, Тибете и провинции Цин, потом приблизительно столько же времени путешествовал по Южной и Центральной Америке. Вернувшись, Уилбер получил предложение стать преподавателем Мискатонского университета. Однако по неизвестным причинам кузен отклонил это лестное предложение. Тогда же он купил старую ферму Уартона. Здесь, конечно, не было даже намека на расчет, поскольку Эйкели все делал под влиянием минутного желания. Переехав на новое место, кузен немедленно приступил к переделке дома, для чего снес почти все прежние постройки, а центральной части придал такой странный облик, какого она не видела за двадцать десятилетнй своего существования. Признаюсь, смысл всех этих переделок до конца не был для меня ясен.
Став владельцем поместья, я узнал, что изменениям не подверглась только одна часть дома. Уилбер полностыо перестроил фасад и одну из его сторон, а в южной части здания соорудил себе мансарду. Первоначально дом был одноэтажным, с достаточно обширным чердачным этажом, то есть представлял собой типичный образец сельской архитектуры Новой Англии. Частично дом был сложен из бревен, и эту часть усадьбы Уилбер сохранил без изменений, что могло свидетельствовать о глубоком уважении кузена к труду и мастерству предшествующих поколений людей, владевших этим участком. Надо заметить, что семейство Эйкели поселилось в Америке очень давно — двести лет тому назад.
Итак, в 1921 году Уилбер решил перестать бродить по свету и осесть в родных местах. Он прожил в доме около трех лет, а 16 апреля 1924 года в соответствии с завещанием кузена я получил эту усадьбу в наследство. Дом встретил меня таким, каким остался после Уилбера, совершенно не похожим на все другие постройки в этой части Новой Англии, хотя и сохранил некоторые черты старины — выложенный из камней фундамент, стены, сложенные из бревен, квадратную трубу, возвышающуюся над очагом.
Насколько я понял, все изменения должны были служить, по замыслу Уилбера, созданию максимальных удобств для жилья. Однако одно нововведение показалось мне довольно необычным. В южной стене своего кабинета кузен установил огромное круглое окно, в которое было вставлено странное дымчатое стекло. Уилбер сказал тогда, что это очень старинная вещь, приобретенная им во время путешествия по Азии. Один раз он пояснил, что это «стекло из Ленга», но в другой раз заметил, что оно, вероятно, «из Гиад». Однако ни одно из объяснений мнe ни о чем не говорило, потому что, честно говоря, я не настолько интересовался причудами Уилбера, чтобы подробно расспрашивать его обо всех деталях.
Вскоре, однако, я пожалел, что не сделал этого в то время, когда кузен был еще жив. Очень скоро я обнаружил, что Уилбер почти не пользовался наиболее комфортными и хорошо обставленными комнатами на первом этаже, хотя это было бы так естественно. Все время он проводил в своем кабинете на втором этаже; именно здесь кузен хранил коллекцию трубок, любимые книги, записи, здесь стояли наиболее удобные предметы мебели, именно здесь он работал над старинными рукописями до того печального дня, когда сердечный приступ положил конец его работе и жизни.
Когда я вступил в свои права на наследство, то решил поселиться на первом этаже, потому что, если уж быть до конца откровенным, я с самого начала почувствовал некоторую неприязнь к рабочему кабинету кузена. Все здесь живо напоминало мне о нем: кресло, в котором он любил сидеть, книги, предметы обихода. Кроме того, помещение казалось мне чужим и холодным. Какая-то сила, которую я не мог выразить словами, заставляла меня держаться подальше от этой комнаты, такой же таинственной и непонятной, как и ее бывший хозяин, поступков которого я тоже, признаться, не понимал.
Однако приступить к осуществлению переделок оказалось не так легко, как я предполагал вначале. Вскоре я убедился, что кабинет кузена как бы распространяет определенную ауру на весь дом. Это был один из тех домов, который сохранял присутствие своего бывшего владельца. И если раньше здесь ощущалось явное влияние Уартонов, проживших в усадьбе достаточно долго, то теперь дом был весь пропитан духом Уилбера Эйкели.
Во мне постепенно росла довольно четкая уверенность, что я не один в доме и что кто-то за мной наблюдает, хотя внятно объяснить это состояние было бы крайне затруднительно. Может быть, воображение мое разыгралось из-за уединенности места, в котором стоял усадьба, но мне стало казаться, что любимая комната кузена — это живое существо, ожидающее возвращения своего хозяина, и оно не может понять, куда же Уилбер подевался. Наверное, именно из-за этой навязчивой идеи я уделял комнате больше внимания, чем она того заслуживала. Однажды я вынес из нее кое-какие вещи, а также очень удобное кресло кузена. Но, как это ни странно, через некоторое время мне пришлось вернуть их обратно в кабинет. Кресло, которое мне вначале понравилось, оказалось довольно неуклюжим, и я чувствовал себя в нем очень плохо. Потом я обнаружил, что внизу недостаточно яркий свет, и мне пришлось отнести назад в кабинет все взятые там книги.
