Слуховое окно - [3]

Именно в это время я получил от своей престарелой тетушки в подарок кота по кличке Маленький Сэм, который был моим любимым котенком еще два года назад. Тетушке не нравилась моя решимость жить в одиночестве, и она подумала, что Сэм составит мне неплохую компанию. Маленький Сэм к этому времени уже перерос свое имя — теперь его следовало бы называть Большой Сэм. С тех пор, как я видел его в последний раз, он прибавил в весе несколько фунтов и превратился в достаточно свирепое рыжевато-коричневое животное. Сэм проявлял двойственное отношение к моему дому. Временами он преспокойно спал, устроившись у камина, но иногда кота что-то страшно беспокоило, и он требовал, чтобы я немедленно выпустил его на свежий воздух. Таинственные звуки, о которых я рассказывал, действовали на Сэма настолько раздражающе, что казалось, будто он сходит с ума от страха и злости. В такие минуты мне приходилось выпускать его из дома, и кот отправлялся ночевать в одну из построек, не тронутых Уилбером, или в лес, откуда он возвращался только на рассвете, повинуясь чувству голода. Но в кабинет кузена Сэм не входил ни разу!

II

Честно говоря, именно поведение кота побудило меня задуматься о том, что происходит в доме. Я решил заняться разрозненными рукописями кузена, оставшимися после его смерти, и попытаться найти в них ответы на мои вопросы. В самом начале поисков я наткнулся на неоконченное письмо, которое лежало в ящике стола в одной из верхних комнат. Оно было адресовано мне. Уилбер, зная о своем больном сердце, изложил в письме некоторые инструкции, которые мне следовало выполнить в случае его кончины. Письмо было начато всего за месяц до его смерти и положено неоконченным в ящик стола. Оно так и не было вынуто снова, хотя у кузена было еще достаточно времени, чтобы его дописать.

«Дорогой Фред, — писал Уилбер. — Самые лучшие медицинские светила предрекают мне близкую смерть, и поскольку я уже составил завещание, в котором ты являешься моим единственным наследником, я хотел бы дополнить этот документ некоторыми последними инструкциями. Заклинаю тебя отнестись к ним со всей серьезностью и выполнить их со всей тщательностью. Три вещи ты должен выполнить немедленно, без всяких отлагательств:

1. Все бумаги, которые хранятся в ящиках, обозначенных буквами А, Б и В, должны быть уничтожены.

2. Все книги, стоящие на полках К, Л, М и И, я прошу передать в дар библиотеке Мискатонского университета в Эркхеме.

3. Стекло из круглого окна в моем кабинете должно быть разбито. Его нельзя просто вынуть и использовать для других целей, оно должно быть разбито вдребезги.

Поверь, ты просто обязан выполнить мою последнюю волю, в противном случае ты станешь виновником страшного бедствия, которое может обрушиться на весь мир. Я не могу сейчас добавить ничего больше, это тема для другого разговора, о чем я напишу тебе позже, если у меня еще будет время. Все дело в том…»

Но здесь, вероятно, что-то отвлекло внимание кузена, и он отложил письмо.

Что я должен был думать об этих странных инструкциях? Конечно, я прекрасно понимал, что книги должны быть переданы в библиотеку университета, поскольку они не представляли для меня никакого интереса. Но с какой стати я должен уничтожать его бумаги? Почему нельзя их также передать в библиотеку? А уж что касается оконного стекла, то я посчитал странное желание Уилбера просто дорогостоящим капризом, поскольку придется вставлять новое стекло, что потребует дополнительных расходов. Однако именно эта часть письма возымела на меня совершенно неожиданный эффект: она страшно возбудила мое любопытство, и мне нестерпимо захотелось более внимательно ознакомиться со всеми его книгами и рукописями.

В тот же вечер я начал просматривать фолианты, стоящие на упомянутых в письме полках. Интерес кузена к археологии и антропологии нашел свое отражение в отборе книг, поскольку здесь была собрана литература, содержащая сведения о культуре и обычаях народов, населявших когда-то Полинезию, остров Пасхи, Монголию, а также об истории других древних цивилизаций. Были здесь и книги о миграциях народов, сборники легенд и мифов примитивных культур. Некоторые из книг, которые я должен был передать в библиотеку Мискатонского университета, выглядели, как старинные манускрипты. На них не было года издания, а внешний вид и рисунок шрифта свидетельствовали о том, что они появились еще в средневековую эпоху.

Наиболее поздние издания, хотя ни одно из них не датировалось раньше 1850 года, попали в собрание кузена различными путями. Часть книг принадлежала его отцу, Генри Эйкели, проживавшему в Вермонте, который потом переслал их сыну; на некоторых стоял штамп Национальной библиотеки Парижа, что позволяло предположить невероятное: Уилбер был способен похищать книги с полок библиотек.

Здесь была литература на многих языках — немецком, французском, итальянском, латыни и, конечно, английском. Имелись также и фотокопии старинных рукописей. Должен признаться: эти книги несколько озадачили меня, поскольку все они были посвящены, по крайней мере, те, что я просмотрел, примитивным верованиям древних народов. Конечно, я не могу с уверенностью говорить о трудах на латыни, немецком и французском, я почти ничего не понял и в книгах на древнеанглийском. Да у меня и не хватило бы терпения сидеть и разбираться во всем этом, потому что подобная литература представляла интерес только для узких специалистов.