В. Вернер
Случай на Волхонке
(Первомайская фантазия)
Газета "ЗА ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЮ"
вторник, 1 мая 1934 года
№ 102 (3768) — 42 (309)
Пастухов расхохотался — впервые за эти сумасшедшие семь дней. Всю неделю он взволнованно радовался, часто нервно улыбался, но о смехе искреннем, освобождающем он так прочно забыл, будто никогда не смеялся.
Рассмешил его Живучий, который по своему обыкновению дарил из радиорупора радость веселья на сотни километров.
Час назад Живучий оставил его на пляже в Изумрудной бухте. Было еще совсем рано, но солнце — старое, знакомое солнышко — здорово подпекало, Почти белый песок. Хорошо! Никого нет…
…Как это, все произошло?
Неделю назад, он Пастухов, москвич, 40 лет, собственной персоной отправился на Волхонку, на пятую дистанцию Метростроя. После очень страстного спора о цементе и грузовиках, он, Пастухов, вышел из дома № 5 на улицу и направился к машине. Шофер, увидя его, завел машину и — все! Больше ничего не было, т. е. не стало. Пастухов почувствовал вроде головокружения и желание опуститься на землю; уши как будто перестали слышать и глаза закрылись. На один миг промелькнула мысль — накурили, черти, здорово!
Когда он пришел в себя, никакой машины не было и дома не стало, и Волхонка исчезла вместе с дистанцией…
Было по-прежнему солнечно. Слева высилось огромное здание. Статуя Ленина! Ведь это Дворец Советов! А от Дворца до того, что было некогда Знаменкой, и до Кремлевских стен веерообразно расходились аллеи. Пастухов потом уже увидел, что в аллеях отражалась вся флора страны — пальмовый ряд перемежался сосновым, апельсиновые деревья соседили с березой и пихтами.
В аллеях было не очень людно. В пятидесяти шагах стояла кучка людей в разноцветных одеждах и должно быть весело — слышен был смех — проводила время.
Главное, выдержка! — повторял про себя Пастухов. Галлюцинация сумасшествие или «чудо»? Совсем как в уэлльсовских повестях, он ущипнул себя, и пребольно. Толпа направилась к нему. Слышен был «бархатный» бас. Выразительные модуляция. Что-то шутливое… Чересчур уж реально потрескивал гравий — нет, не галлюцинация!
Бас подошел к нему. Это был Живучий, историк эпохи реконструкции СССР, юморист и спортсмен, великан в пурпурной свободной одежде.
Сиреневый, электрик, малиновый, коралловый, желто-коричневый, цвет молодой травы — одежды "Двенадцатой ночи» Фаворского в быту.
Пастухов был растерян, хотя старался вести себя спокойно. Его удивили — до возникновения какого-то чувства восхищения этими людьми — необычайно простые, тактичные, логичные вопросы.
Как потом выяснилось, Живучий и другие предположили, что Пастухов — актер, в старинной одежде и гриме, чем-то подавленный, убежавший прямо со сцены.
Ага, вот откуда родилось шутливое радиосообщение Живучего! И Пастухов снова расхохотался.
По радио сочный голос великана в пурпуре сообщил такое:
"Алло, говорит Живучий. Происхождение Пастухова точно установлено. Человек в черном и коже, не умеющий танцевать, умер в 1934 году и был похоронен в древнем кладбище, которое находилось близ улицы Ленивки, занятой сейчас аллеей роз. Вследствие крайней своей нервности покойный наш гость не был подвергнут кремации, а в гробу часто переворачивался. В 1942 году Пастухов чуть было не опрокинул гроба, узнав, что после разгрома фашистов в нынешних центральных штатах отборные белые без предварительного истребления были переселены на Мадагаскар. В 1965 году он судорожно подскочил, узнав о переиздания стихов Уткина и романа «Скутаревский». А неделю тому назад Пастухов выскочил из гроба, как только начался месячник показа на сценах северо-восточных штатов репертуара СССР в 1933—34 году. Пастухов получил раз'яснение реставрации «Оптимистической трагедии», «После бала», «Мертвых душ» и согласился, что разрыв между качеством актерской игры и качеством сценического материала социально очень поучителен, как иллюстрация закона отставания идеологии, но решительно отказался вернуться на Ленивку. Делать нечего. Да здравствует большевик Пастухов».
…Хорошо. Никого лет… Впервые за неделю его оставили в одиночестве. Совет коммун внимательно руководил поездками Пастухова, дал ему возможность наглядно ознакомиться со всем миром, получить общее представление о производительных силах, размещении населения и культурном уровне коммунаров.
Провожатые и попутчики нисколько его не тяготили и очень умело вводили в курс и обычаи коммунистического общества. Совет коммун очень тактично оградил его от стремления окружающих посмотреть и поговорить с настоящим, живым большевиком — одним на тех, кто положил начало новому человечеству. Но в одиночестве его не оставляли, и поэтому первые острые припадки тоски по исчезнувшему и сознания изолированности быстро рассеивались. А теперь он уже «врос в социализм», и ему дали возможность собраться с мыслями.
Итак, старого нет. Коммунизм победил. Ликвидирована противоположность между городом и деревней. Уничтожена пропасть между физическим и умственным трудом. Нет розни между говорящими на разных языках — создана единая культура. По-социалистически разрешена проблема размещения производительных сил. Переделан самый человек, его психология. И, самое трудное, — женщина стоит рядом с мужчиной не только по законодательному акту, не только по экономическому положению.
