Посвящаю моей жене Маине Кривоносовой (Троицкой),
сыну Борису, дочери Татьяне,
и внукам Andrew, Anthony, John и Nickolas
Всё, что видим мы, — видимость только одна,
Далеко от поверхности моря до дна.
Полагай несущественным явное в мире,
Ибо тайная сущность вещей не видна.
(Омар Хайям)
Два мира есть у человека:
Один, который нас творил,
Другой, который мы от века
Творим по мере наших сил.
(Н. Заболоцкий)
Сущность языка — в той мере, в какой она вообще может открыться, — «открывается» не инструментальному, а философскому взгляду.
(Ю. Степанов)
Философия — это наука, показывающая мухе выход из мухоловки.
(Л. Витгенштейн)
Итог философии — обнаружение тех или иных несуразиц и тех шишек, которые набивает рассудок, наталкиваясь на границы языка. Именно эти шишки и позволяют нам оценить значимость философских открытий.
(Л. Витгенштейн)
Dixi et animam levavi. (Сказал, и облегчил душу).
(Античная мудрость)
Философское истолкование языка обычно вызывает у лингвистов некоторую настороженность и даже опаску. Поскольку лингвист плохо осведомлён в области философских идей, он склонен думать, что проблемы языка — это только чисто лингвистические проблемы о формах и отношениях в языке и философские проблемы, следовательно, не могут привлечь его внимание. Или, напротив, философа интересуют в языке главным образом такие явления, которые для эмпирического лингвиста не представляют никакого интереса. Нужно ещё добавить к этому — боязнь лингвистов к общим, философским обобщениям и, с другой стороны, нежелание логиков посмотреть, как логические формы мысли взаимодействуют в структурах естественного языка, из недр которого генетически вышла формальная логика.
Естественные языки — уникальное явление, в котором проявляются все стороны диалектики как философской науки. Подлинные философские сокровища, лежащие в тайниках языка, всё ещё остаются скрытыми, о которых мы имеем весьма смутные, разрозненные представления.
В книге я затрагиваю некоторые вопросы, никогда не бывшие в поле зрения лингвиста и не интересовавшие языкознание. Но коль скоро «язык» — это объект со многими связями, науками, значит, есть необходимость рассмотреть и это. Отсюда — необычные проблемы, не совсем привычные для лингвиста. Своеобразие этой книги состоит в том, что она построена вокруг существующих в языкознании, психологии, логике, философии проблем, теорий, гипотез, непосредственно связанных с теорией языка. В книге намечены те основы, на которых должно строиться истинное теоретическое языкознание. Эта книга — переоценка пройденного пути в некоторых областях теоретического языкознания, попытка сбросить идеологическую шелуху с многих проблем теории языка.
Всякая теория, если она хочет быть теорией, должна знать, что было до неё и какие постулаты послужили её становлению. Лингвиста, так же, как и писателя, всегда поражало богатство его родного языка, имеющего в своём арсенале средства для выражения всех задуманных мыслей и идей. Но ещё больше их поражало то, что и другие, чужие языки — а им несть числа, — обладая, по крайней мере, некоторые из них, таким же, но совершенно особым, своим собственным богатством, также хорошо служат людям, говорящих на этих языках.
В связи с этим возникает много вопросов. А что значит «хорошо служить людям» — воспринимают ли они через свой язык тот же мир, что и другие люди, говорящие на других языках, или иной мир? Если тот же мир, то как разрешается противоречие между единством мира для людей всех наций и множеством национальных языков, как люди с разными языками обмениваются мнениями об одном и том же мире? Как же совместить единство мира и мышления для всех людей Земли, с одной стороны, с существованием множества совершенно разных языков, с другой стороны? Действительно ли люди, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают и отражают мир в своём сознании, как утверждают авторы некоторых теорий? В череде возможных вопросов, решающих проблему соотношения языка и мира, языка и мышления, одним из первых может быть вопрос: почему всё же существует множество языков, если мир един и физиологический механизм мышления и отражения мира в этом мышлении у всех людей тоже един? Где локализован этот «язык», или, например, где находится бесписьменный юкагирский язык, когда все юкагиры спят (число говорящих на этом языке — 250 человек)?
Проблема взаимодействия языка и мышления была и остаётся камнем преткновения для теоретического языкознания. На сегодняшний день теория языкознания не располагает достаточно убедительными сведениями о механизме взаимодействия между языком и мышлением: связь эта «неразрывна» в том смысле, что без мышления нет языка, а без языка нет мышления, или эта связь «разрывна» в том смысле, что или существуют какие-то фрагменты, аспекты мышления, не требующие языковой опоры, или существуют языковые конструкции, не несущие никакой мысли. Если утверждать первое, то мы должны признать, что не существует отдельно мышления и отдельно языка, а существует некий нерасчленённый, сплавленный феномен «язык — мышление», в котором язык равен мышлению, а мышление — языку. Если утверждать второе, то мы должны признать, что некоторые фрагменты мышления осуществляются вне языковой опоры. И та, и другая точки зрения о взаимоотношении языка и мышления — а такие точки зрения существуют среди философов, психологов, лингвистов — ждут ещё своего изучения.
