Прошу прощения у читателей за использование знакомого образа в несколько ином жанровом антураже (кхм, ну и сказанула:))
1.
Иногда он чувствовал себя одряхлевшим до столетнего старика, который, едва поднявшись утром с постели, не глядя, привычно тянется за палкой, будто без опоры на неё не встать. Только сам он тянулся за солнцезащитными очками. Потребность в них стала такой, что надевал даже утром, даже в собственной квартире, хотя рядом никого не было. Спохватывался и с досадой бросал назад, на столик. Очки - супер. Стёкла темнейшие - глаз не разглядеть. Кроме всего прочего, он поработал паяльником и прилепил к дужкам снизу небольшие пластиковые треугольники: они исключали случайность, что в сетчатке его глаз напрямую отразятся глаза другого человека.
Без необходимости из квартиры он не выходил. Несмотря на все уговоры родителей, пытавшихся пригласить к нему известных психотерапевтов, он только огрызался и всё больше замыкался в себе. Как объяснить этим дипломированным, что он знает, что с ним происходит? Как? Да ни один трезвомыслящий человек не поверит в то, что он может коротко объяснить!
Он ограничил себя до таких рамок, что на улице появлялся редко. Заработанные за прошлые годы деньги позволяли ему заказывать продукты в магазинах. Ещё удобней было, когда отец или приезжал сам, или присылал с работы подчинённых завезти сыну привычный набор продуктов... Так он постепенно переходил к существованию, близкому к прозябанию в тюремной камере-одиночке. Минус компьютер. Минус телевизор. Минус любое общение - особенно с незнакомым человеком. Из развлечений только чтение. Иногда приходил отец и сидел с ним за шахматами.
Он отказался от выхода на улицу в часы, когда люди гуляли или деловито шли на работу. После последней пары случаев, когда к нему, скрывшемуся за очками, подходили и всеми силами добивались взглянуть в глаза, он стал выходить по ночам или ранним утром. Отец уговаривал приехать на дачу, соблазнял красотами и большой усадьбой, где ему никто не помешает гулять на природе, а он вспоминал, как легко на расстоянии уловить глаза другого человека. И наотрез отказывался. Мать однажды, прошлым летом, вывезла его в лес. Зашли далеко. Единственный раз, когда оторвался на всю катушку, жадно впитывая цвета и краски и отчаянно мечтая жить где-нибудь в глухомани...
Мир на улице превратился для него в коричневый, в ожидании дождя, гризайль - в тонах, которые давали стёкла очков. Дома - в сплошное небо, в голубые и серые краски. Вниз, со своего верхнего этажа, он не осмеливался опускать глаза.
... Апрельское утро пообещало пасмурь и бесконечный дождь. И опущенные глаза людей, которые стараются пробежать быстрей, чем обычно, не застревая на странных ощущениях, которые могут заставить их подойти к незнакомому человеку.
Он натянул джинсы, джемпер, ботинки и куртку с капюшоном, который тут же надвинул на глаза, уже укрытые очками. Зонта брать не стал.
Инстинктивно подняв плечи, сунув руки в карманы куртки, он, ссутулясь, шагал по улице, легко обходя спешащих людей.
Впечатление города и недолгой, шаткой свободы.
Несмолкаемый гул, сплетённый из гудения транспорта, гомона прохожих, стука воды с крыш по гулким карнизам...
Прохладный сырой воздух, насыщенный запахами мокрого асфальта, камня и бензиновых паров...
Высокие здания, широкие площади.
Гризайлевые фигуры, мелькающие мимо и смазанные странным дождём, больше похожим на туман, слишком крупные капли которого провисли в воздухе и облепляют кожу... И болезненно замирающее сердце, когда кажется, что вот-вот к нему подойдут.
Порой ему казалось, что за ним следят. Но он, сжав зубы, не оборачивался, понимая, что это самовнушение.
... Он возвращался домой, когда на каменных ступенях остановки, мимо которой проходил, оступилась какая-то старушка, а потом из её рук вылетела трость.
Женщина была близко от него - и он машинально шагнул ей помочь. Убедившись, что она устоит на ногах и без опоры, бросился за тростью, которая, подпрыгивая с одной ступени на другую, покатилась к дороге и шлёпнулась прямо к колёсам подъехавшей маршрутки - ладно хоть катнулась к бордюру. Подняв палку из грязи - вода здесь, слава Богу, бурлила к решётке слива, - он машинально вытянул руку встряхнуть её от грязи и воды. И замер, приглядываясь. Такого он ещё никогда не видел. Трость оказалась раритетной - даже на его дилетантский взгляд. Мало того - украшена смутными резными узорами по всей длине, так ещё и мягко изогнутая рукоять, очень удобная в ладони, заканчивалась изящной миниатюрой - стилизованным чёрным черепом.
Трость так зачаровала, что он не сразу опомнился. А потом пошёл к старушке. Ругая себя спустя секунды, когда сначала отдал трость, а потом непроизвольно (воспитание, чёрт бы его!..) подал старушке руку, помогая крепче встать на ноги и уйти с опасных для неё ступеней. Слишком близкий контакт. Он отвык от такого... Но утешал себя, что вот сейчас уйдёт и она так и не взглянет ему в глаза.
Старушка оказалась очень даже энергичной. Держась за предложенный локоть, буркнула: "Спасибо, добрый человек...", необычно мягко встряхнулась всем телом, словно мокрая кошка, и взглянула на него. Он было отшатнулся... Старуха вцепилась в рукав его куртки, другой ладонью как-то узко обирая дождь со своего морщинистого худенького лица и зорко присматриваясь к "доброму человеку", словно он был без очков. Он отчётливо чувствовал этот взгляд, пытливо впивавшийся в его глаза.
