Кошмар пришел отчаянным криком из глубин сна. Нелл металась в постели, стремясь вырваться из плена страшных образов, мелькавших в мозгу, но... Ей хорошо было известно по другим таким же страшным ночам, что все это бесполезно.
Как бывало и раньше, она оказалась беспомощной зрительницей отвратительных, ужасных действий. Обстановка была такой же: какое-то темное место, по всей вероятности, какая-то полузабытая темница, запрятанная глубоко под фундаментом древнего родового дома. Стены и пол были сложены из массивных, грубо обработанных, закопченных серых камней... колеблющееся пламя свечей бросало тусклые блики на орудия пытки, оставшиеся от давних, более жестоких времен английской истории. Эти орудия он применял... под настроение...
Жертвой нынешней ночи, как и в другие разы, была женщина, молодая, хорошенькая и напуганная. Широко распахнутые голубые глаза были полны отчаянного страха, ужаса, который явно доставлял палачу большое удовольствие. Свет свечей всегда падал на лица женщин, мужчина оставался в тени. Его лицо и тело никогда не были видны целиком, но каждое его действие, совершаемое над несчастной, было видно Нелл с омерзительной четкостью. А в самом конце, после того как, совершив худшее, он небрежно швырял труп в старый сток в темнице, свет тускнел, и Нелл наконец могла с трудом выбраться из царства этого кошмара.
Сегодня было точно так же. Освободившись от страшных образов, еле сдерживая рвущийся из горла крик, Нелл резко села на постели. Ее глаза, зеленые, как морская волна, сверкали непролитыми слезами.
Подавив крик, Нелл огляделась, и ее затопило облегчение, когда она осознала, что это был всего лишь ночной кошмар, и она находится в безопасности, в лондонском доме отца. В бликах гаснущего пламени камина слабо проступала обстановка ее спальни, нежный рассвет проникал в комнату сквозь тяжелые бархатные гардины... За окном звучали привычные лондонские шумы, цокот копыт по булыжной мостовой, стук колес телег, фургонов и других повозок. Издалека уже доносились крики уличных торговцев, славивших свои товары: метлы, овощи, фрукты, молоко.
Дрожь сотрясла все тело Нелл. Господи Боже! Она прижала ладони к лицу и, содрогаясь, подумала: неужели эти кошмары никогда не кончатся? Единственное, что спасало ее от безумия, – это их нерегулярность. Никто – в этом она была убеждена – не смог бы оставаться в здравом уме, если б вынужден был наблюдать такие зверства ночь за ночью.
Нелл сделала глубокий вдох и откинула назад упавшие на грудь тяжелые золотисто-русые волосы. Наклонившись, она дотянулась до кувшина, который горничная всегда ставила на мраморный столик у постели, нащупала рядом с ним маленький стакан, налила воды и жадно выпила.
Ей стало легче. Она спустила ноги на пол и уставилась в темноту спальни, пытаясь собраться с мыслями и найти утешение в том, что она в безопасности... в отличие от несчастных жертв в ее кошмаре. С большим усилием Нелл постаралась перевести мысли на что-то другое. В конце концов, напомнила она себе, это всего лишь сон, ужасный, страшный, но нереальный.
Элинор, Нелл, Энслоу в детстве никогда не снились кошмары. Никакие жуткие сновидения не тревожили ее до того трагического случая, когда в девятнадцать лет она чуть не погибла.
«Странно, – подумала она, – какой чудесной была жизнь до той трагедии и как все изменилось в месяцы, последовавшие за этим прикосновением к смерти».
Весна того страшного года началась с ее триумфального лондонского сезона и обручения с наследником герцогства.
Губы Нелл искривила усмешка. Теперь, только что отпраздновав в сентябре свое двадцатидевятилетие, она оглядывалась на свое прошлое десятилетней давности, и ей казалось невероятным, что это она была той беспечной, уверенной в себе девушкой, помолвленной с самым завидным женихом сезона, старшим сыном герцога Бетьюна. Когда Обри Фоулкс, маркиз Джиффард, наследник отца-герцога, объявил, что намерен жениться на дочери простого баронета, пусть и очень богатого, шумные сплетни захлестнули свет. Разговоры о предполагаемом браке длились всю весну 1794 года. Но их было еще больше после того, как в том же году помолвка была расторгнута. Нелл тогда перенесла страшное падение с лошади, которое привело ее на грань смерти и оставило с искалеченной ногой. С тех пор Нелл заметно прихрамывала.
Встав с постели, Нелл подошла к высокому окну, смотревшему в сад сбоку от дома. Отодвинув розовую занавеску, она распахнула высокие двойные двери, выходившие на маленький балкон, перешагнула порог и посмотрела на каменную террасу внизу. Сиреневое сияние зари светлело, и розово-золотые лучи солнца уже коснулись верхушек самых высоких кустов роз. Предстоял чудесный октябрьский день... Именно в такой бодрящий и солнечный день октября она выехала на ту роковую прогулку, которая навсегда изменила ее жизнь.
Тогда, десять лет назад, в Медоули, семейном поместье близ дорсетского побережья, она рано проснулась и поспешила в конюшню. Пренебрегая раздраженными настояниями отца, чтобы она никогда не ездила одна вдоль скал, Нелл отмахнулась от услуг грума, и едва ее бойкая гнедая кобылка Искорка была оседлана, галопом поскакала прочь от дома. Обе, и Нелл, и кобылка, стремились поскорее окунуться в сверкание солнечного света и помчались, наслаждаясь прохладой утреннего ветра.
