Темнота. Холодно и темно. Нет разводов, нет пятен. Чернота вокруг. Хоть глаз выколи. Нет ни малейшего просвета или отблеска, нет очертаний. Нет надежды и ощущения реальности. Лишь память о боли. Боли, которая разрывала на части, боли столь сильной, что терпеть невозможно, когда даже крик застывает глубоко внутри, потому что такая боль перекрывает все. Такую боль он помнил. И будет помнить ее всегда. Нельзя забыть, нельзя излечиться.
Чье-то присутствие он почувствовал. В этой черноте вряд ли можно что-то разглядеть. Только чувствовать. Интуитивно.
— Как тебе?
Голос звучал отовсюду и ниоткуда конкретно. Возможно, это даже не было голосом. Что-то звучало внутри него?
— Кто ты? — он не знал, сказал ли он это или подумал. Разницы никакой. Но его услышали.
— Неважно. Для тебя совсем неважно.
— А кто я? — он старался вспомнить хоть что-нибудь.
— Не помнишь? — голос утих. — Может, оно и к лучшему.
— А ты знаешь, кто я?
— Тот, кто мне нужен. — голос засмеялся. — Пока, этого достаточно.
— Я помню боль! Мою боль! Кто это сделал со мной?! — он пытался кричать. — Кто? Ты знаешь?
— Знаю. Даже помогу тебе. Чего ты хочешь? — несмотря на его гнев, голос становился все тише, словно призывая успокоиться и прислушаться. — Подумай хорошенько. Так чего же ты хочешь?
— Мести! — ярость трепетала внутри. — Хочу отомстить! Кто это сделал со мной?
— Отомстишь. — голос удовлетворенно эхом прокатился по его нутру. — Сделка. Каждый получит свое. Не так ли? Сполна. Милосердие и сострадание никогда не были твоими сильными сторонами?
— А чего ты хочешь взамен? От меня?! — он крикнул, пытаясь в этой черноте разглядеть хоть что-нибудь. Вернуть удалявшегося прочь.
— О! — голос вновь приблизился. — У меня на тебя большие планы.
— И что я должен делать? Что я должен сделать ДЛЯ ТЕБЯ? — он подчеркнул последние слова.
— Ты можешь делать что угодно. Выбирать любой путь. Я знаю, твой выбор будет правильным. Иначе и быть не может. Не сомневайся. Твои решения будут верными. А я прошу лишь о маленьком одолжении. Мелочь. Когда определишься с направлением, у тебя появится попутчик. Возможный попутчик. Ведь я не настаиваю. — голос стал еще тише и звучал вкрадчиво, словно повествуя о самом чудесном, — проводи его куда он захочет. Всего лишь проводи. Вам будет по пути. Такой вот пустяк…
Высокий мужчина стоял напротив огромной карты. Взгляд его темных глаз скользил вдоль четко очерченных границ и жирной линии, проходящей по немногим ведомому плану через земли нескольких народов. Часто линия прерывалась каким-то замысловатым знаком, но только для того, чтобы вновь продолжиться там, где кончится эта загогулина. Сама по себе такая карта уже стоила целое состояние. Доступная не каждому, тщательно прорисованная, отображающая с большой точностью все, что мог увидеть и представить ее составитель. Подобная вещь — предмет зависти людей понимающих и гордости ее владельца. И не каждый решится вот так вести жирную кривую черту через аккуратные очертания гор и равнин, сделанные мастером. Цель должна оправдывать средства.
— Дар, лорд Дартмуд здесь! — резкий, ломающийся голос раздался над самым ухом.
Мужчина поморщился. Прерванные мысли ушли. Как уходило всякий раз то особенное состояние, позволяющее ему погружаться все глубже и глубже в дела, искать правильные ответы и легко строить планы, обходя препоны. В голове великих людей творятся великие дела, непонятные простым смертным. Таким, как этот мальчишка, подобострастно пресмыкающийся перед ним.
Даже не глядя на мальчишку, он хорошо мог представить себе его глаза — глаза фанатика, готового на все ради своего божества. И он был этим божеством для многих мальчишек и юношей. Впрочем, глядеть сейчас было не на что. Мальчишка застыл перед ним, склонившись в поклоне, предоставив для обзора лишь свою макушку с редкими светлыми кудрями. Такие завитки не оставляли равнодушной ни одну женщину, а ломающийся голос говорил о том, что его владелец вот-вот войдет в чудесную пору, когда пора познавать все прелести и преимущества быть мужчиной.
Человек еще раз неспешно прошелся взглядом по карте, словно не в силах с ней проститься. Потом резко повернулся к светлой макушке.
— И что ему нужно? Я не в настроении выслушивать просьбы.
Просьбы были с утра. И он ненавидел это время. Устраиваясь на неудобном чужом троне, он застывал на несколько часов, лишь изредка шевелясь и напоминал суровую статую, пока говорил очередной проситель. Потом следовало решение. И снова вперед выходил человек, преклоняя колени перед троном.
Он давно бы переложил обязанности выслушивать всех, кроме знати, на кого — нибудь из своих людей. На Смурта, к примеру. Не нужно было обладать умом дара, чтобы выслушивать вечное нытье. Но прежний король уделял этому слишком много внимания, и политика требовала от нового короля хотя бы временного уважения к традициям.
Каждый раз, вновь устраиваясь на троне и с тоской глядя на вереницу жаждущих, он думал, что это ненадолго, что еще немного осталось. И со всеми, у кого доход не превышает сотни золотых, общаться будут его советники. Но время шло, советники разбирали дела с раздавленными курами и вытоптанными огородами, а все остальное его подданные торжественно несли к королю.