Наталья Громова
«В своих воспоминаниях я сильней времени и смерти»
Ташкент. Конец 1941 года. Небольшой двухэтажный дом на улице Карла Маркса, где живут эвакуированные писатели, скоро станут называть «Ноевым ковчегом». По выщербленным и стертым ступеням поднимаются две молодые женщины. Они подруги с юных лет. Одна – Евгения Владимировна Пастернак (первая жена поэта), вторая – Галина Лонгиновна Козловская, случайная обитательница этих мест. С волнением постучали они в дверь с окошком, на котором была выведена надпись «Касса». Из-за двери послышался голос. Когда дверь открыли: перед ними в пустой каморке на старом стуле сидела, кутаясь в шубу, Анна Андреевна Ахматова.
В отличие от хлынувших во время войны в Ташкент деятелей науки и искусства, Галина Козловская оказалась здесь не по своей воле. Этот восточный город еще в двадцатые годы стал местом ссылки московской и ленинградской интеллигенции. Сюда в 1936 году она приехала с мужем, композитором Алексеем Федоровичем Козловским, как оказалось, навсегда.
«С первых же дней эвакуации из разных городов к нам в дом хлынуло множество друзей, подчас почти незнакомых… Всех надо было встречать, поить, кормить, устраивать на ночлег, искать квартиру, хлопотать о прописке. В наш адрес шли письма из разных городов – от друзей тех, кто уехал и не знал, где будет их пристанище. Люди страшились потерять друг друга. Мы с радостью делали всё, что могли, чтобы помочь им всем», – писала Галина Козловская.
Галина Козловская с подругой пришла к Ахматовой в одну из первых недель ее жизни в ноябрьском холодном Ташкенте. Анна Андреевна, которая уже успела пережить месяцы блокады, перелет в Москву, переезд в Казань, потом пароход в Чистополь, наконец остановилась в Ташкенте. Друзей и знакомых здесь было мало, и доброжелательная молодая женщина, которая прекрасно знала ее стихи, к тому же жительница этих мест, расположила к себе Ахматову.
На празднование нового 1942 года Козловские пригласили Анну Андреевну к себе. «Алексей Федорович, встретив ее на пороге, поцеловал обе руки и, взглянув ей в лицо, сказал: «Так вот Вы какая». «Вот такая, какая есть», – ответила Ахматова и слегка развела руками». Этот новогодний вечер в гостеприимном доме Козловских положил начало дружескому общению и долгим беседам. Анна Андреевна говорила: «Вы оба наделены божественным даром дружбы». Козловские не только открыли ей город, но и стали для нее близкими друзьями до последних дней жизни.
Как в трапезной – скамейки, стол, окно С огромною серебряной луною. Мы кофе пьем и черное вино, Мы музыкою бредим… Все равно… И зацветает ветка над стеною. В изгнаньи сладость острая была, Неповторимая, пожалуй, сладость. Бессмертных роз, сухого винограда Нам родина пристанище дала.
Во многом эта дружба была связана с личностью Алексея Козловского. Ахматова говорила про него: «Наш Козлик – существо божественного происхождения». А его друг, сценарист В. С. Виткович, в книге «Круги жизни» писал о Козловском:
«Невысокий, плотный, стремительно поворачивавшийся к собеседнику, поблескивавший глазами, всегда взметенный, шуткой отвечавший на шутку. Удивительная память! Цитировал наизусть целыми страницами Гоголя и Толстого, Пушкина и Пастернака. Знал великих композиторов прошлого, будто близких друзей…
За шутливостью Алексея угадывалось нежное сердце, которое стыдилось быть напоказ. Ведь именно, чтобы не быть напоказ, – буйство шуток и нескончаемая изобретательность в совершенно детских проделках».
С 1943 года Ахматова жила на улице Жуковской вместе с Надеждой Яковлевной Мандельштам. Там написано это стихотворение. И там они много вечеров проводили с Козловскими, разговаривая о музыке, которой пронизана ее «Поэма без героя».
Все небо в рыжих голубях, Решетки в окнах – дух гарема… Как почка, набухает тема. Мне не уехать без тебя – Беглянка, беженка, поэма.
Ахматова писала («Проза о поэме»): «Борьба с читателем продолжалась всё время. Помощь читателя (особенно в Ташкенте) тоже. Там мне казалось, что мы пишем ее все вместе». Козловская отзывалась: «Ей важен был наш живой, горячий, постоянный душевный отклик. С того дня она стала приходить к нам, то каждый день, то через день или дня через три, и всякий раз приносила написанное накануне. Судьбе было угодно сделать нас свидетелями рождения удивительного произведения искусства, и мы про себя называли его «наша поэма»».
Позднее Ахматова посвятила Козловскому одно из самых по-восточному жарких стихотворений:
В ту ночь мы сошли друг от друга с ума, Светила нам только зловещая тьма, Свое бормотали арыки, И Азией пахли гвоздики.
И мы проходили сквозь город чужой, Сквозь дымную песнь и полуночный зной, – Одни под созвездием Змея, Взглянуть друг на друга не смея.
То мог быть Стамбул или даже Багдад, Но, увы! не Варшава, не Ленинград, – И горькое это несходство Душило, как воздух сиротства.
И чудилось: рядом шагают века, И в бубен незримая била рука, И звуки, как тайные знаки, Пред нами кружились во мраке.
Мы были с тобою в таинственной мгле, Как будто бы шли по ничейной земле, Но месяц алмазной фелукой Вдруг выплыл над встречей-разлукой…
