Рык Посейдона

В приёмной Бормана: Альберт Шпеер — министр вооружений и боеприпасов и Вальтер Функ — министр экономики. Ещё вчера они были вызваны к рейхслейтеру на сегодняшний вечер к двадцати одному ноль-ноль.

Час назад их машины подъехали к рейхсканцелярии почти одновременно. Поприветствовав друг друга, остановились на ступенях канцелярии и молча оглядели некогда монументальное, давящее своей огромностью, здание. Они ещё помнили его великолепие на фоне бесчисленных, пылающих факелов ночных парадов и шествий. Но сейчас оно представляло собой удручающее зрелище. Парадный вход был разрушен. Часть окон забита досками. Левое крыло было частично разрушено и голые стены его коридоров, некогда украшенные коврами и картинами, уходили в пугающую пустоту. Везде валялся битый кирпич и куски мраморных плит.

Они почти одновременно сделали шаг в эту пустоту. В последнее время им редко приходилось бывать здесь. Нужды фронтов, уже вытянувшихся вдоль германских границ, не оставляли возможности бывать здесь на ночных совещаниях у фюрера. Но вчерашний вызов к Борману был продиктован как приказ. Ничего хорошего это не сулило.

Пойдя несколько шагов, Шпеер остановился и ещё раз взглядом окинул здание. Ему, как архитектору, было больно смотреть на то, что должно было бы служить одним из символов величия Германии и которое так бесславно погибало сейчас в самом её сердце. У него перед глазами вдруг возник образ его прекрасного дома в «Орлином гнезде» и что-то ёкнуло на сердце. «Если такое сооружение можно так легко разрушить, то, что будет с тем домиком, попади в него хоть одна бомба» — подумал он.

Пройдя полутёмными коридорами в сопровождении офицера СС, они вошли в приёмную. Конечно, можно было проигнорировать сегодняшний вызов, ведь непосредственного подчинения Борману у них не было. Но всё последнее время, по личному распоряжению фюрера, рейхслейтер курировал строительство шахт и тоннелей в южной Германии. Именно там фюрер планировал разместить свой внешний командный пункт и именно туда направлялись сейчас те немногие скудные резервы, которые удавалось оторвать от фронта. Да и веских причин для отказа не было ни у того, ни у другого. Им пришлось пробираться в центр по полутёмным улицам с разных концов Берлина. Оба были явно раздражены, но вида не показывали. В памяти у обоих ещё была жива недавняя, скандальная отставка Гудериана с поста начальника штаба сухопутных войск. Тогда, на очередном совещании генералитета у фюрера, в своём докладе он высказал своё предположение о возможности в ближайшее время крупного наступления русских в помощь своим союзникам в Арденнах. Фюрер, как ни странно, молчавший на протяжении всего доклада, вдруг спросил Гудериана: — «Откуда у вас такие сведения?» — и тот ответил, что это данные разведки Гелена. И тут молчание фюрера, до этого лишь блуждающим взглядом следившего за указкой генерала, прервалось истерическим выкриком о том, что если бы его генералы меньше доверяли этим идиотским данным, а больше своей интуиции, то русские не были бы так близко к Берлину. А Гелена советовал запрятать в сумасшедший дом. Через три дня началось мощное наступление русских, но участь Гудериана была уже решена. Ни Шпеер, ни Функ явно не хотели такого конца.

В приёмной уже сидел в одиночном кресле Клопфер — статс-секретарь партканцелярии Бормана. Он молча кивнул вошедшим министрам и прикрыл руками лежащую на коленях папку. Сопровождавший Шпеера и Функа офицер прошёл к столу и стал перебирать лежавшие на нём бумаги. Министры сели на большой кожаный диван напротив Клопфера. Они успели заметить на папке изображение орла в золотом тиснении. Именно в таких папках сотрудники рейхсканцелярии подавали на подпись особо важные и секретные приказы и распоряжения Гитлеру, Борману, Геббельсу и ещё нескольким вождям рейха. Именно это и не ускользнуло от их внимания. «Значит у Бормана естьчто-то важное для нас» — подумали они. За последние два месяца Шпеер не часто встречался с Борманом. Совещания у фюрера проходили почти ежедневно, а Борман имел привычку находится в кабинете Гитлера во время любого совещания и любой беседы, даже если его и не звали. Шпееру же приходилось сутками колесить по Германии в поисках хоть каких-то резервов для армии.

Ни тот, ни другой не любили Бормана. Сталкиваясь с ним по роду профессиональной деятельности, они, тем не менее, чувствовали на себе некую зависимость от этого «секретаря фюрера» — как он любил себя называть. Ведь именно он решал — кто и когда попадёт на доклад к фюреру, задерживая иногда прохождение важных документов на несколько дней. Исключение было только для Гиммлера и Геринга.

Тем временем часы, висевшие на входе в кабинет Бормана, показывали двадцать один час и одиннадцать минут. Шпеер нетерпеливо заёрзал на диване и, посмотрев на свои часы, сказал:

— Нам назначено на двадцать один ноль-ноль.

Эсесовец встал и, выйдя из-за стола, плотнее прикрыл дверь, ведущую в кабинет.

— К сожалению, рейхслейтера пока нет. Он ещё вчера выехал из Оберзальцберга. Будет через несколько минут.