Теплой тропической зимой в кабинет судебного чиновника английской колонии Бенгалии доставили покрытое сургучом и пятнами брызг двух океанов письмо. Не ручаясь за абсолютную точность, можно предположить, что оно было примерно следующего содержания.
«Лондон, 18 июля 1789 года
Сэру Уильяму В. Джонсу,
Верховному королевскому судье Бенгалии
Калькутта
Дорогой сэр Уильям!
В минуты, когда я пишу эти письмо, очередной корабль Ост-Индской компании готовится к долгому путешествию вокруг Африки. Спустя месяцы, преодолев зной и штормы, шхуна «Минерва» доставит вместе с прочим грузом этот листок в благословенную Калькутту.
Если «Минерву» не опередит какое-нибудь более быстроходное судно, то очевидно, вы первый узнаете из этого письма скорбные вести. Бог лишил разума французов; на днях обезумевшая толпа галлов громила Бастилию. Стражи порядка растерзаны, преступники на свободе, Париж объят пожарами и грабежами. Испуганный Людовик прячется в Версале и не знает, как смирить анархию, поощряемую заправилами Генеральных Штатов. До сих пор хаос прикрывался именем короля, которому инсургенты поют осанну, но кто знает, не сменят ли они ее завтра на анафему.
Прискорбные дела по ту сторону Ла-Манша лишний раз показывают разницу между галлами и британцами. Конечно, плебс Ист-Энда ничем не лучше черни из Тампля; несколько бочек эля и дюжина бойких агитаторов – и наши оборванцы пойдут громить Тауэр (Боже упаси). Но рядового обывателя, на благоразумии которого и держится любая нация, рядового британского обывателя гораздо труднее сбить с толку и увлечь преступным словоблудием. В нем гораздо более рассудительности, уважения к вере, закону и собственности, чем в лавочниках и артизанах Монмартра. Это уже не говоря про нашу аристократию, сочетающую в себе несокрушимую силу духа, верность традициям и долгу. Вероятно, поэтому именно британцы овладели такой жемчужиной, как Индия, отодвинув жеманных и погрязших в пороках французов. Но если мы так отличаемся от соседей, с коими нас роднит история если не с Цезаря, то с Вильгельма Завоевателя точно, то что говорить о далеких обитателях берегов Ганга и Брахмапутры?
В связи с этим Ваши очерки о брахманах и их священном языке меня несколько удивляют и смущают. Наивные экзерсисы дю Пейрона, представившего Зороастра как косноязычного тупицу, а «Авесту», как набор банальностей, слегка отбили у просвещенной публики интерес к мудрости Востока. До сих пор Персия и Индия кажутся нам экзотическими плодами неземного сада; Вы же доказываете, что корни растений сего Эдема суть общие с европейскими. То, что языки, на которых творили Платон и Вергилий, имеют отдаленные черты сходства, отмечалось давно. Не случайно и мифы греков и латинян изобилуют плагиатом друг у друга, да и боги их различаются разве что именами. Но их сходство еще можно объяснить обоюдными завоеваниями и частыми торговыми сношениями.
Однако чтобы сохраненный жрецами санскрит оказался молочным братом латыни и наречия эллинов, это кажется невероятным. От Бомбея до Рима и сейчас, когда суда стали быстроходнее, расстояние кажется далеким, в стародавние времена оно было вовсе громадным. Когда великий Александр дошел до индусских пределов, ему казалось, что он стоит на краю вселенной. Кстати, уже тогда македоняне не заметили, что на этом краю говорят на похожем с ними языке. Значит, (полагаете Вы, я так не думаю), пути этих языков разошлись гораздо раньше. Хотя нынешний просвещенный век полагает за достоинство сомневаться в достоверности Священного Писания, Ваши наблюдения подтверждают рассказ о вавилонском столпотворении. Действительно, к утверждению истины Божьей мы идем порой неисповедимыми путями.