Район порта Виргинии
Сентябрь 1803 года
В маленькой таверне, скрытой стеной дождя, стемнело, и в золотистом свете фонаря но стене плясали мрачные тени. Позднее осеннее солнце уже зашло, и в таверне стало холодно. За высокой дубовой стойкой полная, чистенькая, привлекательная женщина мылаоловянные кружки. Ее мягкие каштановые волосы были прикрыты чепчиком из белого муслина. Она напевала, время от времени улыбаясь, и тогда на одной ее щеке появлялась ямочка.
Боковая дверь, предназначавшаяся не для посетителей, открылась, впустив сырой холодный ветер, и в помещение скользнула девушка. Она замерла на месте, привыкая к свету. Буфетчица подняла глаза, нахмурилась, сердито щелкнула языком и торопливо подошла к ней.
— Лиа, каждый раз, как мы с тобой видимся, ты выглядишь все хуже и хуже. Посиди, а я пока пунш тебе согрею, — сказала полная женщина, силой усадила дрожавшую девушку на стул и сунула кочергу в огонь, украдкой поглядывая на свою младшую сестру. Лиа похудела еще больше — если это только было возможно. Казалось, ее лишенные плоти кости выпирают сквозь грязное штопаное платье; глаза ее запали и были обведены синими кругами, нос обгорел на солнце и шелушился. С одной стороны ее лица красовались три длинные царапины, покрытые засохшей кровью, а с другой — большой сине-зеленый синяк.
— Это его рук дело? — с омерзением спросила буфетчица и сунула раскаленную кочергу в кружку с «флипом»[1].
Лиа молча кивнула и с нетерпением протянула руки к напитку из горячего пива с патокой.
— А он хотя бы объяснил, за что бьет тебя?
— Не больше, чем всегда. — Лиа отпила половину содержимого кружки и откинулась на спинку стула.
— Лиа, ну почему же…
Лиа открыла глаза и сердито посмотрела на сестру.
— Лучше меня не трогай, Бесс, — предупредила она. — Это ведь не первый раз. Занимайся своим делом, а я сама позабочусь о себе и о детях.
Бесс замолчала и отвела глаза.
— Лечь под нескольких порядочных джентльменов легче, чем то, что приходится терпеть тебе.
На эти вульгарные слова Лиа даже глазом не моргнула. Слишком часто сестры ссорились из-за этого, чтобы обращать внимание на подобные высказывания. Два года назад Бесс надоел их безумный папаша, который постоянно избивал дочерей за то, что «женщины рождены в грехе». Старшая дочь ушла с их бедной фермы, стоявшей вдали от реки, и занялась поисками работы, а кроме этого, завела «дружбу» с несколькими мужчинами. Разумеется, Лию избивали за грехи Бесс. А Бесс пыталась убедить ее покинуть ветшающий дом отца. Однако Лиа оставалась дома и присматривала за своими шестью младшими братьями и сестрами. Она обрабатывала землю, сеяла, убирала урожай, готовила еду, кое-как поддерживала рушащийся дом, а что важнее всего — защищала детей от отцовского гнева.
— Посмотри на себя, — сказала Бесс. — Тебе можно дать сорок пять лет, а сколько тебе в действительности? Двадцать два?
— Думаю, да, — устало ответила Лиа. Она присела впервые за целый день и, выпив горячего напитка, теперь отдыхала. — У тебя найдется для меня что-нибудь из одежды? — тихо спросила она.
Бесс опять было принялась причитать, но передумала, пошла за стойку и достала холодный окорок, хлеб и горчицу. Поставив тарелку на стол перед Лией, она села напротив. Краем глаза она заметила, что Лиа медлит и не торопится приступать к еде.
— Ты ведь подумываешь, как бы эту еду утащить детишкам. Тогда я тебя буду кормить насильно.
Лиа слабо улыбнулась и жадно принялась есть. Набив рот, она опустила глаза и спросила небрежно, будто ответ ее не интересовал:
— Ты не видела его в последнее время? Бесе бросила быстрый взгляд на грязные волосы сестры.
— Не думаешь ли ты… — заговорила она, но осеклась и опять перевела глаза на огонь. Тьму в таверне рассеяла вспышка молнии.
Бедная Лиа, подумала Бесс. Во многих отношениях Лиа походила на отца, особенно своим упорством и неподатливостью. Бесс смогла уйти из дома, оставив детей на произвол судьбы с отцом, однако для Лии семья означала все, даже несмотря на то что одним из ее членов был безумный старый гуляка. После смерти матери Лиа решила воспитывать детей до тех пор, пока не повзрослеет и сможет покинуть дом самый младший. Что бы ни происходило, как бы с ней ни обращались, она отказывалась расстаться с ними.
Продолжая жить с отцом под одной крышей, Лиа упорно хранила одну мечту. Ее желания были иными, не те, что у Бесс: еда, убежище и тепло. Лиа же мечтала о несбыточном.
Это была мечта о некоем Уэсли Стэнфорде. Когда Лиа была еще девочкой, мистер Стэнфорд пришел в их халупу, задал ей несколько вопросов и в благодарность за помощь поцеловал ее в щеку и дал золотую монету — двадцать долларов. Когда Лиа рассказывала Бесс об этом событии, глаза ее сияли. Бесс тут же решила потратить деньги на новые платья, но Лиа взбесилась и стала кричать, что монету она получила от своего Уэсли и что любит его, а он ее, и когда она вырастет, то выйдет за него замуж.
В то время Бесс думала только об этой спрятанной где-то блестящей золотой монете, так и не истраченной и потерявшей всю свою ценность. Она жалела, что Уэсли не подарил Лие букет цветов. Она пыталась выбросить из головы мысль о монете, но временами замечала, как Лиа, запряженная в плуг, замирала и вперялась в пространство.
