Настя ненавидела, когда брали ее вещи. Ненавидела всей душой, так, что сразу становилось жутко стыдно перед самой собой за столь низменные чувства, а откуда-то из живота к горлу поднимался горячий плотный комок, который, разбухая, перекрывал доступ воздуха и не давал ей дышать.
Ее чистенькие, отглаженные, ставшие родными и с таким трудом добытые вещи брали чужие руки и напяливали на чужое тело… А потом ее одежда становилась частью, опять же, чужой, не Настиной жизни. И после всего этого Настины вещи тоже почему-то становились чужими. И поделать ничего было нельзя!
Настя их, конечно, носила, потому что нужно ведь что-то носить, не голой же ей ходить! Но чувство брезгливости не пропадало ни после бесконечных стирок и глажек, ни даже после старательных, но бесполезных усилий объяснить себе, что ничего страшного не произошло и юбка осталась той же самой юбкой, несмотря на то что ее пару раз надела Ольга…
Может быть, если бы Настя могла позволить себе покупать любую понравившуюся одежду, или хотя бы только необходимую ей одежду, или хотя бы половину необходимой ей одежды, тогда она не была бы такой чудовищно жадной и брезгливой? Насте было очень противно, что она испытывает такие совсем не благородные… да что уж там говорить, мелочные чувства она испытывает! Не к лицу воспитанной и интеллигентной девушке быть патологически жадной, быть такой раздражительной, не к лицу давить, как жирного таракана, раздирающий изнутри гнев, возникающий от очередной Ольгиной просьбы дать ей что-нибудь поносить, не к лицу, конечно, но поделать с собой Настя ничегошеньки не могла. Старалась, объясняла себе, пыталась думать, что ей все равно, вернее, заставляла себя так думать, диктовала себе заученные фразы. Например, такие: «Ерунда. Оля наденет мою куртку только сегодня. Она будет аккуратна. И я очень хорошо к Ольге отношусь. И совсем мне куртку не жалко»…
Ничего не помогало! Куртку было жалко! Жалко — до слез, показать которые Настя ни в коем случае не могла…
Вот если бы Настя могла покупать себе хоть что-то, хоть иногда… И не на Черкизовском рынке, а в мало-мальски приличном магазине…
Подумаешь, сказала бы она себе тогда, подумаешь, блузка с жирным пятном после того, как ее взяла всего на один вечер Ольга, да наплевать на нее — куплю новую, еще лучше! Но на самом деле в своей реальной жизни приобрести хоть что-нибудь стоящее было совершенно невозможным для Насти. Она не могла купить практически ничего приличного из одежды. То, чем можно было разжиться за сто рублей на лотке у метро, было не в счет. Эти вещи, конечно, тоже назывались одеждой, они выполняли свои основные функции: прикрывали голое тело и защищали от холода, но как же они были скучны, безвкусны, похожи друг на друга и, самое главное, — некачественны. Покупать их не было никакого смысла — себе дороже — расползутся, потеряют форму и цвет при первой же стирке, да и радости от них никакой…
…Пятно на брюках было жирным и плотным на ощупь. Оно нагло ухмылялось, скалило сальную рожицу и чувствовало себя победителем. Отстирается или нет? Пятно явно было уверено, что избавиться от него будет невозможно. «Ха!» — сказало оно Насте и подмигнуло. Самоуверенное какое пятно! Не то что Настя…
Комок снова подкатил к горлу, разбух и перекрыл кислород. Настя глубоко вдохнула и попыталась протолкнуть его обратно, куда-нибудь в желудок — он не поддался и продолжал давить и давить изнутри, мешая дышать.
Настя взглянула на себя в зеркало — шея была тонкой и совсем не раздувалась… Надо же, а ей казалось, что она увидит растущий на глазах бесформенный шар, такой, как в фильмах про пришельцев, когда что-то инородное сначала увеличивается в размерах, распирая живот героя, а потом вылезает наружу и повергает всех и особенно того, в ком оно, собственно, и выросло, в неописуемый шок. Но из Насти ничего не вылезло, как ни странно. Комок продолжал сидеть внутри и давил, давил, давил так, что хотелось выбежать на улицу, на которой бы было обязательно очень холодно, и дышать, дышать — сильно, жадно, быстро, — тогда бы комок скукожился и зачах от мороза, и непременно растворился бы в воздухе.
Настя с вялой надеждой взглянула в окно. Там был сентябрь. Только ему, видимо, тоже все надоело до чертиков, и он решил сменить имидж и стать другим — хоть на несколько дней! — насколько духу хватит. Сентябрь был жарким, душным и потным — вот как его угораздило! Долго он так, конечно, не продержится, но сейчас бежать на улицу никакого смысла не было.
«Спокойно, главное — спокойно, это еще не конец света… Это всего лишь начало конца», — Настя разглядывала свои почти новые брюки и все гадала, удастся ли отстирать это наглое и очень подозрительное пятно на коленке.
И как только Ольга умудряется так замысловато пачкаться всего за один день? Она же не детсадовец, в конце концов, который только учится есть ложкой и выливает на себя большую часть выданного на обед супа! А меньшую — выливает на стол и на пол…
Настя невольно улыбнулась, вспомнив, как сегодня кормила Машку обедом, как заглянула в ее комнату, когда девочка спала, трогательно обняв плюшевого мышонка. Настя снова улыбнулась и тихонько прикрыла дверь.
