Снова она ему снится.
"Опять я ее видел, Ирину, – говорит задумчиво. – Как будто лежим мы с ней на траве, вполне невинно, на замечательной такой солнечной лужайке, рядом, она смуглая, как мулатка, словно только что с юга… И так мне, веришь, хорошо, так спокойно на душе, что хоть не просыпайся…"
Глаза у Макса подергиваются влажной грустной пленочкой, как у дремлющего коня.
То на лужайке она с ним, то на стогу, то солнышко припекает, то звезды мерцают в ночном небе… Ну и отлично, значит, надо ей позвонить, у меня есть номер ее телефона.
"Ну и что дальше? – спрашивает Макс. – Дальше что?"
А что дальше? Позвоним, пригласим куда-нибудь. Просто предложим встретиться. Столько лет не виделись!
"Ты думаешь, она захочет?"
Все-таки он странный, Макс. Почему бы и нет? Что было, то было… и давно уплыло. Теперь мы просто добрые знакомые, друзья, можно сказать. Вдруг она тоже вспоминает ту картошку, стог сена, на котором распивали шампанское из местного сельпо, а
Мишка Гущин прыгал вниз, как каскадер, хотя стог высотой был с двухэтажный дом. Мы с Максом часто вспоминаем тот стог, словно вся жизнь прожита и ничего не остается – только вспоминать. Одни сплошные воспоминания. Широкое такое бурое осеннее поле, а посреди – огромный желтый стог.
"У нее же двое детей. Последний раз я видел ее, когда первому было около года. Бледная, измученная, рассказывала, что долго болела, даже чуть не умерла. И все равно красивая. Смотрел на нее, и все в груди переворачивалось. Это когда было…"
Ну и что? Позвонить-то все равно никто не мешает.
У Макса своя логика: больше полжизни прошло, дети почти взрослые у всех, седина в волосах, здоровье хромает, а мы будем звонить… Кому это нужно?
Иногда мне кажется, что он просто кокетничает – не такие уж мы еще старые, чтобы ставить на нас крест. И при чем тут? Просто позвонить и встретиться – что тут такого? Повидаться. Вспомнить юность.
"Если встречаться, то нужно тщательно подготовиться, – продолжает нудить Макс. – Столик в хорошем ресторане заказать, обдумать все тщательно. Чтоб все путем…"
Да-да, смокинг, галстук, манишка, ботинки до блеска начистить – совсем парень сбрендил. А Макс щурит, как кот, темные бархатные глаза, которые стольких сводили с ума, покусывает привычно нижнюю губу, отчего она у него как обветренная, с лоскутками отслоившейся кожи, – мечтатель!
В этих его постоянных цветных снах с зеленой лужайкой и смуглым плечом Ирины определенно есть доля мазохизма. Однажды так уже было: все уши мне прожужжал, что нам надо непременно встретиться с ней, с Ириной, он все устроит для этого в лучшем виде
(почему-то надо именно "в лучшем виде"), все расходы он берет на себя, а я только должен ей и еще Нине, подружке ее с тех давних, студенческих, времен, позвонить и договориться. Но сначала понять, хочет ли этого Ирина. Да, вот так, по голосу (а еще лучше, если б я говорил, а он тоже слышал), потому что если она не хочет, то тогда не надо. Чтоб не получилось, что мы вроде как об одолжении просим, а они (то есть она, Ирина) – без особой охоты. Если так, то не стоит, ясно?
Я все сделал, как он просил: позвонил, услышал удивление в голосе, даже радость – сколько лет, сколько зим, – и потом долго разговаривали о жизни, посреди которой в окружении бурой скошенной нивы возвышался желтый стог (покалывающие соломинки за воротом). Макс мог не волноваться: предложение было не просто принято, но даже с воодушевлением. И что особенного? Позвони мне та же Ирина, или Нина, или еще кто из нашей далекой юности, голоса которой звучат все глуше и глуше, то и я бы обрадовался.
Макс долго, с почти следовательской дотошностью выспрашивал: кто снял трубку, ага, она, так, и что сказала, ага, привет, значит, сразу узнала, и какой у нее был голос, все такой же, с хрипотцой, слегка насмешливый, радость, только не ври, а что она спрашивала про него, неужто вспоминает? Мечтательная улыбка на его губах, верхней нормальной и нижней обкусанной, он нервно закуривал, смотрел на меня матовыми глазами, словно допытывался, и был совсем как тот, давний, Макс, ничего в нем не изменилось, только разве чуть раздобрел да впрямь седые волосинки появились в по-прежнему густой темной шевелюре.
Вот. Я сделал свое дело. Очередь была за ним – чтоб "в лучшем виде". Я терпеливо ждал, когда же он наконец скажет, что все готово, ждал сигнала и уже заранее испытывал приятное волнение в предвкушении близкой встречи. Сигнала, однако, все не было и не было. При встречах Макс молчал, будто мы ничего не намечали, а когда я не выдержал и все-таки задал ему вопрос, он ответил, что думает…
Надо сказать, мыслительный процесс сильно затянулся. С тех пор прошло немало лет, и я больше не звонил Ирине – хотя надо бы извиниться, объяснить как-то наше внезапное исчезновение. А как объяснишь?
Просто повидаться, просто поговорить…
Макс отмалчивался довольно долго, понимая, видимо, что поступил не совсем хорошо, во всяком случае со мной… А потом вдруг снова начал оттаивать, и тема Ирины стала всплывать в наших разговорах все чаще и чаще. Его, судя по всему, разбирало – сны, сны, сны… Лужайка, травинка, стог, звезды, ночная свежесть, полдневный жар, смуглое плечо, тонкая рука…
