Громадный белый пароход, обогнув синеющий вдали мыс Сорренто, быстро несся по голубому заливу к Неаполю.
— «Вильгельм Великий»… — проговорил хозяин отеля, стоявший рядом со мной на набережной.
— Откуда? — спросил я.
— Из Южной Африки… Он должен привезти нам интересных гостей…
— Каких гостей?..
— Пять немцев… Мне телеграфировали оставить комнаты для них…
— Что же в них интересного?
— А как же: колонизаторы… Их много здесь проезжает. Туда едет — едва-едва на билет соберет, а оттуда, через несколько лет, уже с состоянием… Золотое дно…
— Куда же именно они едут?
— И в Трансвааль, и в свои восточные владения… Больше однако к себе…
Вечером того же дня моим соседом по table d'hôte'y оказался высокий, сильный мужчина с открытым, смелым, загорелым лицом. Хотя по всему было видно, что в так называемом «порядочном» обществе приезжий вращался мало, тем не менее держался он очень уверенно, громко спрашивал у лакеев вина, с аппетитом, не стесняясь, ел, авторитетно сморкался, чем приводил присутствовавших англичанок в большое негодование. Я с любопытством смотрел на интересного путешественника и его таких же сильных, уверенных в себе товарищей, ожидая случая ближе познакомиться с этими передовыми бойцами, разносящими нашу культуру в глухие, забытые Богом, уголки земли… Случай этот не заставил себя ждать. Подвыпив немного и насытившись, мой сосед сам обратился ко мне с каким-то вопросом о Неаполе, я ответил, и разговор завязался.
— Вы, кажется, с Германским Lloyd'ом приехали? — спросил я.
— Да, на «Вильгельме»…
— A-а… Издалека?
— Из Южной Африки, из наших владений…
— Вы родом оттуда?
— Нет, на время ездил… Я всего восемь лет там прожил. Теперь домой…
— Ну, что, как там жизнь? — спросил я.
Немцы переглянулись.
— Да как вам сказать?.. Жить можно… — отвечал мой сосед с убеждением. — Сперва трудно, а потом ничего, привыкаешь и даже так входишь во вкус, что… ха-ха-ха!.. и домой не тянет…
Его товарищи шумно засмеялись.
— Нет, это, положим, пустяки… — заметил один из них, державший себя с несколько большим тактом (он был отставной офицер, как узнал я потом). — Но жизнь ничего — жить можно… Только бросить надо все старые привычки, по-другому смотреть на вещи… Тогда ничего…
— Какие привычки?.. — спросил я.
— Да всякие… Жизнь суровая, широкая, требует все силы, все внимание, раздумывать, колебаться некогда, — чтобы раз-два и готово…
— Чем же, собственно, занимаются там колонисты?
— Всем… Там мало таких, которые бы занимались одним делом, — отвечал мой сосед, положив локти на стол и потягивая вино. — Там нужно все уметь. Земля — земля, слоновая кость — слоновая кость, страус — страус, водка — водка, — все чтобы в дело шло при случае… Вот я, например, сел на землю сперва, два года работал, скопил кое-что, продал землю, потом вглубь страны к озерам с караваном ушел, торговать давай, покупать, продавать, опять покупать, опять продавать. С неграми дело скоро делается…
Все усмехнулись.
— Prosit!.. — сказал один, поднимая стакан.
— Prosit!..
Все выпили и снова налили вина.
— Noch eine… — крикнул мой сосед, показывая гарсону на пустую бутылку.
Англичанки вдруг все встали и демонстративно удалились. Немцы проводили их насмешливыми взглядами и, так как завтрак кончился, вынули портсигары.
— Скажите, пожалуйста, правда это, что рассказывают наши газеты о тяжелом положении черных в колониях? — спросил я.
Немцы опять незаметно переглянулись.
— Ерунда!.. Чистейшая ерунда!.. — воскликнул мой сосед.
— Но, однако, приводят факты…
— Так что же следует из этих фактов?.. Будь мы в положении черных, это так, но их нельзя судить с нашей точки зрения… В этом вся и ошибка…
— Ну, я не думаю, чтобы была такая уж разница между людьми… — усумнился я.
— Ха, не думаете!.. — вдруг покраснел немец. — В этом-то вся и беда, что здесь никто ничего не знает, и тем не менее все «не думают»!.. Чуть что — шум на весь мир: варварство, жестокость!.. Съездите и узнаете…
Он почему-то сразу разгорячился.
— Проповедывать издали — одно, а дело делать на месте — другое…
— Ja, ja… — кивали головами немцы.
— Попробуйте, обойдитесь без этого, без этого «варварства»-то! Вас и на неделю не хватит — живьем сожрут вас эти черные «братья»… И костей не разыщешь… «Братья»!.. Не братья, а сволочь…
Товарищи его густо рассмеялись.
— Там без этого нельзя… Железная рука первое дело!
— Что вы, собственно, называете «железной рукой»?
— А то, чтобы его жизнь и смерть была в вашем кулаке — вот что!.. — отвечал немец, сжав на столе свой могучий кулак. — Чтоб он дохнуть без разрешения не смел в вашем присутствии, чтобы трепетал день и ночь!..
— И они… подчиняются такому режиму? — спросил я, невольно смущаясь.
— Как же он смеет не подчиниться?..
— Что же ему будет, если…
— Все!.. — стукнул немец по столу — Все!.. Палка под рукой — голову размозжи, револьвер — пулю в лоб, деревня — запаливай со всех концов, а побегут — пулю вдогонку!..
— Ja, ja… Без этого нельзя… — говорили немцы. — Борьба… Если не вы, так вас, — другого выбора нет.
Я понял по тону, что все, о чем они рассказывали, было ими проделано, и не раз. Чувство глубокой неприязни поднялось во мне к этим здоровым, самоуверенным людям, но я сдержал себя, желая ближе познакомиться с этим авангардом нашей культуры.
