Вы приглашаете его отобедать у вас в четверг; будет несколько человек, которые жаждут с ним познакомиться.
— Только не спутай, — предупреждаете вы, помня о прежних недоразумениях, — и не явись в среду.
Он добродушно смеется, разыскивая по всей комнате свою записную книжку.
— Среда исключается, — говорит он, — придется делать зарисовки костюмов на приеме у лорд-мэра, а в пятницу я уезжаю в Шотландию, чтоб к субботе успеть на открытие выставки; похоже, что на этот раз все будет в порядке. Да куда, к черту, девалась моя книжка! Ну ничего, я запишу тут — вот, смотри.
Вы стоите рядом и следите, как он отмечает день свидания на большом листе почтовой бумаги и прикалывает его над своим письменным столом. Теперь вы уходите со спокойной душой.
— Надеюсь, он явится, — говорите вы жене, переодеваясь в четверг к обеду.
— А ты уверен, что он тебя понял? — спрашивает она подозрительно. И вы чувствуете: что бы ни случилось, виноваты будете вы.
Восемь часов, все гости в сборе. В половине девятого вашу жену таинственно вызывают из комнаты, и горничная сообщает ей, что в случае дальнейшей задержки кухарка решительно умывает руки.
Возвратившись, жена намекает, что если уж вообще обедать, то лучше бы начать. Она явно не сомневается, что вы просто притворялись, будто ждете его, и было бы гораздо честнее и мужественнее с самого начала признаться, что вы забыли его пригласить.
За супом вы рассказываете анекдоты о его забывчивости. Когда подают рыбу, пустой стул начинает отбрасывать мрачную тень на всю компанию, а с появлением ростбифа разговор переходит на умерших родственников.
В пятницу, в четверть девятого, он подлетает к вашей двери и неистово звонит. Заслышав его голос в прихожей, вы идете ему навстречу.
— Прости, я опоздал, — весело кричит он, — болван кэбмен привез меня на Альфред-плейс, вместо…
— А зачем ты, собственно, пожаловал? — перебиваете вы, испытывая к нему отнюдь не добрые чувства. Он ваш старый друг, так что можно не стесняться в выражениях.
Он смеется и хлопает вас по плечу.
— Как же, мой дорогой, обедать! Я умираю с голоду.
— О, в таком случае иди куда-нибудь еще, — ворчите вы в ответ, — здесь ты ничего не получишь.
— Что за черт, — удивляется он, — ты же сам звал меня обедать.
— Ничего подобного, — возражаете вы. — Я звал тебя на четверг — а сегодня пятница.
Он недоверчиво смотрит на вас.
— Почему же это у меня в голове засела пятница? — недоумевает он.
— Потому что твоя голова так устроена, что в ней уж непременно засядет пятница, когда речь идет о четверге, — объясняете вы. — А я думал, ты сегодня едешь в Эдинбург.
— Великий боже! — восклицает он. — Ну конечно! — И, не сказав больше ни слова, бросается вон; вы слышите, как он выбегает на улицу, окликая кэб, который только что отпустил.
Вернувшись в кабинет, вы представляете себе, как он едет до самой Шотландии во фраке, а наутро посылает швейцара гостиницы в магазин готового платья, — и злорадствуете.
Еще хуже получается, когда он выступает в роли хозяина. Помню, был я однажды у него на яхте. В первом часу дня мы сидели с ним на корме, свесив ноги в воду; места эти пустынные, на полпути между Уоллингфордом и Дейс-Лок. Вдруг из-за поворота реки показались две лодки, в каждой было по шесть нарядно одетых людей. Увидев нас, они замахали носовыми платками и зонтиками.
— Смотри-ка, — сказал я, — с тобой здороваются.
— О, здесь так принято, — ответил он, даже не взглянув в ту сторону, — верно, какие-нибудь служащие возвращаются из Абингтона с праздника.
Лодки подплыли ближе. Примерно за двести ярдов пожилой джентльмен, сидевший на носу первой лодки, поднялся и окликнул нас.
Услышав его голос, Маккей вздрогнул так, что едва не свалился в воду.
— Боже милостивый! — воскликнул он» — Я совсем забыл!
— О чем? — спросил я.
— Да ведь это Палмеры, и Грэхемы, и Гендерсоны. Я пригласил их всех к завтраку, а на яхте ни черта нет — только две бараньих котлеты да фунт картошки, а мальчика я отпустил до вечера.
В другой раз, когда мы с ним завтракали в ресторане «Хогарт-младший», к нам подошел один общий знакомый, некто Хольярд.
— Что вы, друзья, собираетесь сейчас делать? — спросил он, подсаживаясь к нам.
— Я останусь здесь и буду писать письма, — ответил я.
— Если вам нечего делать, поедем со мной, — предложил Маккей. — Я повезу Лину в Ричмонд. — Лина была той невестой Маккея, о которой он помнил. Как выяснилось после, он тогда был помолвлен сразу с тремя девушками. О двух других он совсем забыл. — Сзади в коляске место свободно.
— С удовольствием, — ответил Хольярд, и они вместе уехали.
Часа через полтора Хольярд, мрачный и измученный, вошел в курительную и упал в кресло.
— А я думал, вы с Маккеем уехали в Ричмонд, — сказал я.
— Уехал, — ответил он.
— Случилось что-нибудь? — спросил я.
— Да.
Ответы были более чем скупы.
— Перевернулась коляска? — продолжал я.
— Нет, только я.
Его речь и нервы были явно расстроены. Я ждал объяснений и немного погодя получил их.
— До Патни мы добрались спокойно, если не считать нескольких столкновений с трамваем, — сказал он, — потом стали подниматься в гору, как вдруг Маккей свернул за угол. Вы знаете его манеру поворачивать — на тротуар, через улицу и прямиком на фонарный столб. Обычно этого уже ждешь, но тут я на поворот не рассчитывал. А когда опомнился, увидел, что сижу посреди улицы и десяток идиотов смотрит на меня и скалит зубы.
