Во всяком деле самое главное — это начало.
Платон, «Государство», кн. II
«Спокойно. Будет совсем не больно».
Уже несколько часов Лонни Даркин слышал только эти слова. Будет совсем не больно.
Винсент говорил это каждый раз перед тем, как воткнуть иглу в руку Лонни, чтобы взять кровь.
— Я хочу домой! Пожалуйста, отвезите меня домой! Ну пожалуйста!
Лонни вскочил с койки, вцепился пальцами в металлическую сетку и пнул ногой запертую дверь. Он знал, что такое кошмар. Однажды, когда Лонни был еще маленьким и часто просыпался по ночам с криком, мать успокаивала его, говоря, что ему приснился плохой сон. Но сейчас он точно знал, что эта клетка — вовсе не сон.
Она была настоящей.
— Пожалуйста!
В этот момент фургон резко качнуло на повороте, и Лонни сильно ударился головой и плечом о стенку. Он вскрикнул, свалился на пол, а потом снова залез на койку.
Фургон был как дом на колесах, похожий на тот, что принадлежал дяде Гасу и тете Дайане. Но в их фургоне в задней части вместо клетки была настоящая красивая комната с большой кроватью и шкафами. Пять лет назад, когда Лонни исполнилось шестнадцать, они взяли его с собой в Йеллоустоун. Каждую ночь во время дороги они разрешали ему спать на кровати в фургоне. Здесь же, в клетке, кровать оказалась для него слишком маленькой, а матрас — чересчур жестким. Рядом стоял стул, в специальном держателе на стене висели и кувшин с водой и несколько бумажных стаканчиков. На стуле лежали журнал с картинками из мультиков и щелкалка для телевизора, висевшего за стеной клетки. И больше ничего.
Лонни все время вспоминал отца, мать и тех парней, что работали на ферме. Они все знали, как он любит M&M's, и всегда угощали его, когда он приходил к ним в поле.
— Отпустите меня! Пожалуйста, мне больно! Ну отпустите меня!
С трех сторон стенами клетки являлись борта фургона, а с четвертой — забор из сетки, такой же, какой был закрыт курятник за амбаром, там, дома. Сетка перегораживала весь фургон, в ней имелась дверь с замком снаружи. На потолке, за сеткой, висел фонарь, окон не было вообще. А еще за сеткой находился туалет, и за ним — стенка, которая раздвигалась и закрывала проход туда, где были Винсент и Конни.
Лонни встал и в отчаянии пнул ногой сетку. Он догадывался, что сидит в клетке уже дня три, а то и четыре, а фургон почти все это время ехал.
Лонни было неуютно, одиноко и страшно.
— Пожалуйста! Пожалуйста, я хочу домой!
Он почти совсем охрип.
Кроме уколов Винсент и Конни не делали Лонни больше ничего плохого, но Лонни понимал, что он им не нравится. Они смотрели на него точно так же, как мистер и миссис Уилкокс, которые жили в доме у дороги недалеко от фермы.
Однажды Лонни услышал, как Винсент назвал его «чертовым дебилом».
— Отпустите меня! Я хочу домой! Пожалуйста! Ну пожалуйста! Это нечестно!
Фургон замедлил ход и остановился. Через несколько секунд стенка за туалетом отодвинулась, и появился Винсент. Он был крупным мужчиной со светлыми вьющимися волосами, не толстым, как Лонни, а просто большим. На обеих руках у него, повыше запястий, красовались татуировки с изображениями кораблей. Сначала Винсент был очень добрым, и Конни тоже. Лонни шел по дороге, когда они остановили свой фургон и спросили, как проехать на ферму. Они сказали, что мать Лонни их кузина, иначе Лонни ни за что не полез бы в фургон. Мама объясняла ему, что нельзя садиться в машину к чужим. Но они же не чужие! Это были родственники, они знали, как зовут и его, и отца, и маму, просто они никогда не приезжали к ним на ферму.
Уперев руки в бока, Винсент стоял у двери туалета. Он еще ничего не сказал, а Лонни уже чувствовал, что Винсент сердится.
— Я тебе говорил не кричать?
— Го-говорил. Не надо кричать.
— Так почему ты кричишь?
— Я бо-боюсь.
Лонни почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. А ведь совсем недавно мама говорила, что очень рада за него, потому что он уже почти совсем не плачет. А теперь опять собирался заплакать...
— Я же говорил тебе, что бояться нечего! Еще один день, и мы тебя отпустим.
— О-обещаешь?
— Обещаю. Но если еще раз закричишь или вообще будешь нас доставать, то заберу свои слова обратно. И пульт от телевизора тоже.
— А телевизор плохо работает.
— Что?!
— Ничего. Ничего!
— Не шуми больше. Понял?
Винсент повернулся и исчез прежде, чем Лонни успел ответить. Он вытер глаза, натянул на себя одеяло и, поджав колени, повернулся лицом к стенке. «Еще один день, и мы тебя отпустим». Слова Винсента снова и снова звучали в его ушах. Еще один день... Слезы опять набежали на глаза Лонни, но постепенно он перестал всхлипывать и забылся тревожным сном.
Когда он проснулся, фургон стоял. Плечо, которым Лонни ударился о стенку, болело, а на лбу появилась приличная шишка. Он медленно повернулся и почувствовал, что скоро ему нужно будет в туалет. За сеткой стояла женщина и смотрела на него. На ней была голубая больничная одежда, такая, какую носили доктора, вырезавшие ему грыжу, а поверх нее — белая кофта. На стянутых сзади волосах красовалась голубая больничная шапочка. Позади женщины показался Винсент, он постукивал по своей ладони короткой черной палкой. Дверь за ним была закрыта.
