Говорят, что в момент смерти вся жизнь пролетает перед глазами. Практика показала – это не так. Перед моими глазами промелькнула лишь стремительно приближающаяся кувыркающаяся красная легковушка. Потом был удар, резкая боль и… бесконечная темнота. Исчезло ощущение времени. Исчезли вообще все ощущения. Сознание замерло, застыло, остановилось, словно раз и навсегда запечатленная фотография. Монохромный снимок в сплошном негативе, на котором уже ничего и никогда не изменится.
В какой-то момент боль вернулась: резко и пронзительно, словно шило, с размаху вбитое в мозг. Который встрепенулся, вздрогнул в трепетной конвульсии и осознал, что он – существует. Боль была невыносимой – не было ничего, кроме боли, но эта боль воскрешения была тождественна оргазму.
«Я жив! Я все еще жив!» – возопило сознание, собиравшееся из разбросанных замороженных молекул и концентрируясь вокруг раскаленной иглы. Боль помогала сосредоточиться, вокруг нее, словно вокруг пульсирующего сердечника в электромагнитной катушке, начал течь ток сознания. Возникали мысли: поначалу разрозненные и обрывочные, они постепенно складывались и упорядочивались, становились единым целым.
Где я? Что со мной? Я умер? Тогда где ощущение умиротворенности? Где световой тоннель? Где пресловутые ангелочки или кто-нибудь еще, кто покойников на том свете встречает? Где вообще что-то? Вокруг темнота непроглядная. И если голова так от боли раскалывается – значит, она еще есть. И тело есть, на котором эта самая голова находится. Только я его не ощущаю – словно деревянная колода там, по ту сторону шеи. Руки, ноги – целы ли? Есть ли они вообще – непонятно. Но ощущение тяжести под затылком присутствует – лежу на чем-то твердом.
Определенно жив, вестибулярный аппарат это подтверждает. Глядишь, еще так полежу, и остальные чувства подтянутся. А пока, благо память тоже работает, прокрутим мысленно события этого дня, который и начинался-то невесело, и уж совсем грустно завершился.
Итак, зовут меня Игорь, по батюшке Владимирович. Отец мне такое имя и присвоил в честь кумира своей юности Игоря Талькова – талантливого рок-певца, трагически погибшего при каких-то странных, не до конца выявленных обстоятельствах. Харизматический был чел – пел классно, выглядел брутально, бабы по нему с ума сходили… Я по молодости тоже пытался в таком стиле себя изобразить, но получалось стремно, тем более что с музыкальным слухом у меня всегда нелады были. Потом, спустя пятнадцать лет, посмотрел семейный альбом, нашел свои фотки и ужаснулся – какие же сквозняки тогда в моей беспутной голове гуляли?
Кстати, в тему: вестибулярный аппарат окончательно пришел в себя, и у меня слух восстановился – резко так, словно затычки из ушей выдернули. В пространственной ориентации это не сильно помогло: единственным звуком, который я слышал, было мое собственное дыхание. Ну оно хотя бы есть, причем естественное, а не искусственное, через дыхательную трубку – это уже успокаивает. Значит, не в реанимации я. Хотя, честно говоря, беззвучие внешнего мира несколько настораживает.
Ладно, там видно будет, а пока продолжаем освежать память. Фамилия моя – Алексеев, самая простая и обычная, ее же носят еще десятки тысяч мои соотечественников. Не повезло мне родиться каким-нибудь Лихтенштейном, или Станиславским, или, в конце концов, Лениным. Алексеевых много в стране вообще и в моем окружении в том числе. Поэтому я имею и второе имя. Лексус – это мой сетевой никнейм. Поскольку к моменту моего приобщения к Интернету там таких Лексусов тоже немало оказалось – при регистрации добавил еще инициалы. Получилось забавно – Лексус IV. Словно какой-нибудь князь или король.
Эх, где же оно, мое королевство… По факту имеется только двушка в спальном районе, да и та от бабки покойной досталась. Склочная была бабулька – много лет всю родню изводила, в том числе и запахом своим. Вы слышали когда-нибудь такое выражение: «Пахнет, как бабушка»? Так вот – это был как раз такой классический случай. Старушка уже много лет как преставилась, после чего квартира была подвержена дезинфекции и тотальному ремонту. Но до сих пор этот бабкин запах гнездится по углам и временами ароматизирует и без того не сильно комфортную панельку.
Вот, неспроста же я этот запах вспомнил – мое обоняние заработало! Сейчас я что-то похожее ощущаю – какую-то затхлость, словно где-то поблизости лежит старый половичок из туалета. В медучреждении по определению так пахнуть не может нигде, разве что… в морге. От трупов по соседству. А что, вполне возможно: в час пик по трассе сплошной поток машин шел на приличной скорости – любая авария с выездом на встречку автоматически становилась массовой. Много пострадавших, много погибших. Ошалевшие медики, попав в этот хаос и особо не разбираясь, машинально отсортировали тех, кого можно спасти, от тех, кто признаков жизни не подает. Последних постфактум привезли сюда в труповозке и разложили рядком. То-то я тела не чувствую – окоченел совсем в больничном холодильнике!
И да, кстати, ощущение холода имеет место быть! Похоже, осязательные рецепторы заработали. Вокруг меня хоть и не мороз, но явно не комнатная температура. Если насчет покойницкой я угадал – надо побыстрее в себя приходить и возвращаться в мир живых, а то я тут в комплекте к разбитой голове еще и переохлаждение заработаю. И будет у меня тогда глупая и нелепая смерть – пациент ошибочно признан мертвым, после чего замерз насмерть в больничном морге.
