Чурками красного дерева обзываться — большого ума не надо. Это у них, у бледнолицых, не от большого ума, это у них от чувства расовой неполноценности. Подспудное ощущение своей ущербности по сравнению с умудренным и древним народом дене — в условиях красной пустыни. Вот и бесятся немотивированно, если что-то происходит вопреки их представлениям о том, что и как должно происходить. И готовы зачеркнуть событие, вовсе вымарать его, а сверху написать по-своему, по-бледнолицему: вот как оно было, и как оно есть, и как оно пребудет, и никак иначе. А иные варианты, исходящие не от переписчиков, — заведомая инсинуация, оскорбляющая честь и достоинство переписчиков, да! Грязных клеветников к суду, и стрясти с них по максимуму. Что с них стрясешь, с нищих! Тогда просто постучать по дереву, чтобы впредь не случилось того, что не могло случиться, — согласно представлениям бледнолицых.
Просто постучать по дереву. По красному. Сильно постучать, выколачивая дурь из голов. И как бы проблема решена!
Умудренный и древний народ дене-нава-хо имеет, тем не менее, собственное мнение по поводу бытия и сознания. Поговорка умудренного и древнего народа дене-навахо гласит: событие существует до тех пор, пока жив хоть один человек, помнящий о нем. Потому дене-навахо не верит писаной и переписанной истории, а верит он памяти. От прадеда — деду, от деда — отцу, от отца — сыну.
Далее несколько велеречиво, как водится при передаче информации из поколения в поколение, — в сказовой манере…
Память — огонь лучистый и негасимый.
А писаная история служит тем, кто переписывает ее и держит под неусыпным контролем.
Те, кто гасит искру истины, боится, что из искры возгорится пламя. Они боятся, что пламя превратится в пожар и пожрет их. Огонь для них — не греющий очаг, но всепоглощающая буйная стихия.
Сторонитесь таких людей — они глупы и опасны. Глупы потому, что борются со стихией. Опасны потому, что глупы.
Их фальшивая история написана кровью тех, кто мог бы помнить и тех, кто добивается правды Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
Легко напутствовать: сторонитесь. В какую сторону ни посторонись, а они — за тобой: нарушаем, красное дерево?! несоблюдение пожарной безопасности, красное дерево! за несоблюдение ответишь, красное дерево!.. Что молчишь, дерево?! Отвечать!!!
Сказано, пришлые бледнолицые — редкостные гости в красной пустыне Нью-Мексико. Сказано, если и появляются, то без улыбочек и исключительно по делу, по своему одним бледнолицым ведомому делу. Сказано, храни нас святые-здешние от дел пришлых бледнолицых…
Вот пришли… В мирный дом Алберта Хо-стина. Пришли — мягко сказано. А пришли жестко — ввалилась орава командос…
— Никому не двигаться! На колени! Руки за голову! Всем!
Кому всем? Тут нет никого. Только старец Алберт Хостин и сын Алберта Хостина, он же отец Эрика Хостина. Ах да, и сам Эрик Хостин, вброшенный в комнату внушительным пинком — замри, малец, не двигайся, на колени, руки за голову!
Кто тут у вас старший, чурки?! С кого спрашивать?! Ты, что ли, вождь краснорожих?!
Ты сказал, бледнолицый… А кто у вас старший, гости непрошеные? Ты, что ли, куряка? И что тебе угодно, куряка?
— Где Молдер?! Я хочу знать, где Молдер!
— Кто это?
Не знаешь, вождь краснорожих?! Понятия не имеешь?! А так?.. И неуловимо, но сногсшибательно, — короткий удар локтем назад, в скулу внучонка Эрика. А так?! И не пудри мозги, вождь краснорожих!
— Тот, чья машина здесь. Он был здесь! Мне нужен Молдер и нужны бумаги.
— Здесь нет ни того, ни другого. Здесь вы не найдете ничего.
Ну и получи прикладом автомата по старой и упрямой твоей башке! И провались в темноту!
Горазды командос стучать по дереву, по красному. Их так учили. А они, твари агрессивные, и рады быть первыми учениками! Будешь теперь иметь понятие, краснорожий! Все по понятиям, старичок, все по понятиям!
А когда темнота обморока рассеивается, свет сознания приходит не сразу, постепенно. И невольно задаешься вопросом: что здесь произошло?
Но вдруг обнаруживается — не ты, Ал-берт Хостин, спрашиваешь, а тебя, Алберт Хо-стин, спрашивают. Склонились над тобой, Алберт Хостин, глядят немигающими птичьими глазами и спрашивают:
— Что здесь произошло? Святые-здешние, а это кто еще?! Что за птица?!
Это не птица. Это женщина. Из ФБР. Она была с человеком из ФБР. Она уехала. И вот она вернулась…
— Кто здесь был, Алберт?! Что за люди?!
— Не люди. Твари. Искали твоего напарника.
— Нашли?
— Где он сейчас? Как он?
— Эрик? Ты как? — дед-дене не настаивает, но…
Что — Эрик! Плохо Эрик! Личико у внучка после намеренного калечащего удара Мистера Никотина — краше в гроб кладут. В гроб не надо, Эрик, но не мог бы ты показать бледнолицей леди, где и как сейчас ее бледнолицый напарник? Или ты не можешь… по состоянию здоровья? Дед-дене не настаивает, но…
— У него, может быть, сотрясение мозга… — отец-дене не прекословит деду-дене, но…
— Я готов, — небрежно сплевывает юный змеелов. Небрежно не получается. Сгусток крови — мокрым шлепком на пол.
— Тогда давай по-быстрому… По-быстрому никак. Мустанг-тарахтелка остался за грядой у карьера. А на машине туда — только до известного предела. Потом — только пешком. У белой женщины хватит сил и мужества — по пустыне пешком? Зато обратный путь — на мотоцикле. Не «хонда», не «ямаха», но…
