Сентябрь 1941 года, Москва, Кремль, кабинет И. В. Сталина.
— Садитесь, товарищ Жуков.
Георгий Константинович прошел вперед, отодвинул стул, сел. Сталин сидел во главе стола и задумчиво курил трубку. На длинном столе была разложена карта Ленинграда. Жуков успел это заметить, он понял, что разговор пойдет об обороне города.
— В последние дни, — Иосиф Виссарионович выпустил небольшой клуб дыма и положил трубку на хрустальную пепельницу, — под Ленинградом сложилась тяжелая… я бы сказал безнадежная ситуация.
Жуков едва заметно дернул головой. Он знал, что четвертого сентября немцы начали обстрел самого города, а восьмого захватили Петрокрепость.
— Видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным. — Верховный умолк и пристально посмотрел на генерала.
— Считаю, что Ленинград можно и нужно удерживать! — Жуков четко произнес каждое слово.
— Ворошилова я уже распорядился отозвать. Мне доложили, что маршал лично водил солдат в атаку. Не хватало еще, чтобы Первого маршала страны убили или взяли в плен. Вот будет германцам забава.
Жуков не поверил своим ушам. Пусть в кабинете кроме них двоих никого не было, и все же генералу не верилось. Сталин был откровенен как никогда.
— Есть мнение, — продолжил Верховный, — назначить вас, — он сделал ударение на последнем слове, — командующим обороной Ленинграда. Поезжайте и сделайте все возможное.
Георгий Константинович понял, что беседа окончена. Он встал, чуть слышно щелкнул каблуками и произнес:
— Разрешите идти.
— Идите.
Жуков развернулся и уверенной походкой покинул кабинет Верховного.
* * *
Тринадцатого сентября Георгий Константинович прибыл в осажденный город. Вместе с ним прибыл комиссар госбезопасности третьего ранга.[1] В последний момент сам товарищ Берия попросил Жукова взять комиссара с собой, мол, у него ответственное поручение в Ленинграде. Машины уже ждали. Расстались быстро. Первым отошла машина с новым командующим ленинградским фронтом, следом сопровождение.
— Товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, прошу в машину. — Старший лейтенант залихватски козырнул и услужливо открыл дверцу.
Комиссар в длинном кожаном плаще с пристегнутым меховым воротником молча сел на заднее сиденье. Машины покинули взлетное поле и выехали на хорошо укатанную дорогу.
— Что у вас, Каргуль?
Лейтенант обернулся с переднего сиденья.
— Так все исполнено согласно плану. Точно в срок. Товарищ Самойлов ждет.
— Хорошо.
Машину внезапно подкинуло на ухабе, и офицеры красиво приложили водителя по всей его родне.
Часть первая
МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
Зловещие объятья вражьих рук —
Их ощутил великий русский город.
А нечисть, объявившаяся вдруг,
Испытывала ненависти голод.
Кольцом блокадным город обручен
С врагом, не знавшим ранее препятствий.
Тот, ослепленный золотом икон,
Шептал себе: «Иди, бери и властвуй!»
Но город твердо знал — себя сберечь
От волчьих лап зарвавшегося гада
Он сможет — не об этом речь,
О людях, в нем живущих, думать надо.
А те крепились из последних сил,
Уснувших приютила Пискаревка.
Кусочек хлеба стограммовый был
Кусочком счастья — золотой подковкой…
…Года идут. Блокады больше нет,
Нашествие врагам тем вышло боком.
Нам города голодного портрет
Лишь память нарисует ненароком.[2]
Сентябрь 1941 года, Ленинград, проспект Володарского, дом 4, Управление НКВД.
— Товарищ старший майор,[3] у нас все готово, — по-военному вытянувшись, доложил человек в медицинском халате. Это подобие армейской выправки ему совершенно не шло.
Его профессорская бородка торжественно топорщилась, а пенсне, съехавшее на кончик носа, придавало человеку вид светила науки.
— Показывайте, Илья Михайлович, — спокойно ответил старший майор.
— Прошу сюда.
Два шага по коридору — и они оказались перед массивной металлической дверью. Профессор принялся крутить кремальеру. Огромный штурвал с трудом вращался и поскрипывал от натуги.
Старший майор терпеливо ждал. Его длиннополый кожаный плащ был наглухо застегнут. Какие бы то ни было знаки различия на плаще отсутствовали — оно и понятно, обмундирование-то не табельное. Но его здесь знали в лицо. Сергей Николаевич Самойлов, начальник секретной медицинской лаборатории при Ленинградском НКВД, был человеком особо приближенным к… и тут палец шушукающихся сотрудников всегда тянулся вверх. Прошу, — коротко пригласил профессор, вытирая испарину со лба.
Старший майор переступил через массивный порог и оказался в просторной лаборатории № 1, в вотчине профессора Никодимовского Ильи Михайловича. Хорошо освещенное помещение хранило абсолютную тишину. Персонал был эвакуирован еще сутки назад, и теперь рабочие столы сиротливо стояли вдоль стен. Сотни пробирок, спиртовок, колбочек, скляночек и прочих емкостей отсвечивали разноцветными жидкостями. Инструменты были аккуратно сложены на большом столе посреди лаборатории. Везде чистота и порядок.
— Вся документация здесь. — Никодимовский прошел к центральному столу и бережно, словно ребенка, взял огромную бумажную папку. — Тут все отчеты о проделанной работе. Результаты опытов и финальная формула.
Начальник лаборатории молча кивнул и принял папку. Но его взгляд холодных серых глаз продолжал буравить профессора в ожидании главного ответа.
