— Звери здесь все невидимые, кроме птичек, пташек-канареечек, черт их побери!
Длинный малый с худым, темным лицом огляделся зло и сплюнул на траву, стараясь, чтоб плевок попал как можно дальше от его вытянутых ног. Зашаталась травинка. Сидевший неподалеку толстячок с пухлыми бледными щеками передернулся от отвращения, но постарался сделать вид, будто ничего не заметил. Он робел, и не хотелось ему ссориться, тем более что длинный заметно превосходил его шириною плеч.
Было жарко, солнце пробивалось сквозь листву и яркими пятнами ложилось на траву. Пахло нагретой землей. От мелких луж, оставшихся после вчерашнего дождя, подымался пар.
Толстяку было тоскливо и страшно. Положение, в котором он очутился, представлялось ему безвыходным. Никогда раньше не попадал он в такие переделки, во всю жизнь не попадал, да и не верил, что на их наезженной космической трассе что-либо может произойти. Но произошло все-таки, из-за пустячной, в сущности, неполадки, и вот, торопясь домой после затянувшейся сверх меры командировки, с подарками для жены и четырехлетнего сына, предвкушая уже радость встречи, он вынужден был приземлиться на незнакомой лесистой планете…
Собственно, не в планете дело, планета как раз ему понравилась, и воздух годен для дыхания, и лес хорош настолько, что, за полчаса починив двигатель, он выбрался наружу размять ноги и глотнуть живого воздуха. И тут на дальнем краю опушки увидел чужую ракету, которую раньше, в торопливой ремонтной горячке, и не заметил. От нее тянулась нерасчищенная просека, словно деревья только что повалили. Он подошел к просеке, а потом… Потом он бежал все дальше и дальше в лес, прочь от опушки, потому что там самое опасное место. Это втолковывал ему на ходу длинный малый в космическом комбинезоне. И тащил за руку, подгонял. Сутки уже почти, как они плутают в лесу, и просто счастье, что долговязый перехватил его на полпути…
Длинный последний раз затянулся и щелчком отбросил сигарету. Был он небрит и неопрятен, комбинезон порван на груди, серебристые волокна жаростойкой ткани вылезли наружу. Ноги — от больших, с рубчатой подошвой башмаков до самых колен — в засохшей болотной грязи, длинный и не пытался ее счистить. Он сидел спиной к стволу дерева, вытянув ноги в тяжелых ботинках, и на коленях у него лежал карабин.
— Шевели мозгами, — сказал длинный. — Если мы не придумаем, как отсюда смыться, нам конец. Понял?
Упала шишка. Они одновременно посмотрели вверх. По веткам прыгала маленькая розовая птичка, постукивала клювом о кору и, казалось, разглядывала их. Длинный поднял карабин.
— Прибью стерву!
— Зачем? — робко спросил толстяк.
— Затем! Ты что думаешь, она тут просто так? Наводчица она, понял? На, пальни сам, если хочешь.
— Нет, — поспешно, словно испугавшись такой возможности, ответил пухлощекий. — Разве обязательно чуть что, так стрелять?
— А ты думал? Оружие, приятель, не для красоты носят.
Птичка вспорхнула, зависла в воздухе на мгновенье, будто разглядывая их, и скрылась в густой кроне. Длинный опустил карабин и сказал раздраженно:
— Дело надо делать, а не языком молоть.
То, что этот малый готов стрелять по любому поводу, толстяк понял еще раньше, из ночных рассказов. Они лежали на мху, под низкими мокрыми ветвями большой ели — или, во всяком случае, чего-то очень похожего на ель, — и длинный рассказывал полушепотом: «Нас было шестеро, мы все там работали по контракту, катались взад-вперед на паршивом грейдере три часа в день, а потом? Вина безалкогольные, охота запрещена. Скука, понял? А я мужчина! Вот мы и решили мотануть на эту гадскую планету, посмотреть, что здесь к чему».
При каждом шорохе длинный замолкал и напряженно сжимал карабин. Но все это были или порывы ветра, или тяжелые капли, которые гулко шлепались с хвои на влажную землю. «Их все равно не увидишь и не услышишь, зверей этих, — продолжал длинный в тишине. — Просто ты был, был, и вдруг тебя нет. Не видно, и все тут. А где-то, наверно, твои косточки хрустят. И, главное, куда стрелять — неясно. Мы сразу, как сели, шарахнули из лазерной пушки, чтобы дорогу расчистить и вообще для порядку. Просеку видел? Пальнули, сошли, и вдруг — бац! — исчез наш бомбардир. Был и нету. Мы не сообразили сразу, что, понимаешь, происходит, пошли его искать. Идем, постреливаем для острастки, а вокруг ни души. И тут еще двое пропало…»
Он рассказывал, а толстяк щупал в кармане игрушечный пистолет-пугач, купленный для сына, и думал, что, если и вправду на них нападут, от него будет мало проку. Да и настоящим пистолетом вряд ли сумел бы воспользоваться: слишком неповоротлив, слишком привык к мирной жизни…
Как ни странно, присутствие толстячка в чистеньком комбинезоне снова придало длинному духу. Когда пропали один за другим все его спутники, он как безумный бегал по лесу, не смея подойти к ракете: невидимые звери, казалось ему, караулят у входа. Люк был открыт, будто крышка капкана, и так тянуло, к смертельной приманке. Его последний дружок, пытаясь ворваться внутрь, стрелял в дверь на бегу разрывными пулями — и исчез. А потом на чертовом этом васильковом лугу опустилась ракета, из нее вылез человечек и направился к капкану как ни в чем не бывало…
