Я падала. Падала в темноте. В абсолютной темноте, когда даже собственную руку, поднесенную к самому лицу, не можешь разглядеть. Впрочем, я и не пыталась. Я даже не была уверена в том, что у меня есть руки. Вы спросите, откуда я знала, что падаю? А я и не знала. Просто ни на что другое это не было похоже. Только на бесконечное падение в темноте. И когда тьма расступилась, явив моему взору лик, который при всем желании нельзя было охарактерезовать как приятный, я все-таки обрадовалась — хоть какое-то разнообразие.
Мужчину, которого я увидела, можно было бы назвать красивым — правильные, четкие черты, брови вразлет, придававшие лицу несколько хищное выражение, темные, слегка вьющиеся волосы, глаза… Вот если бы не глаза, да… Их описать я бы не взялась. Нет, я могла бы найти простые слова, чтобы обозначить форму и цвет — тоже вполне красивые, но… вот это безумное торжество во взгляде… Или все-таки торжество безумия?..
Губы мужчины беззвучно шевелились, и слова, которых я не слышала, задевали что-то во мне, принуждая к чему-то, привязывая. Эти слова — я точно знала — означали конец моего бесконечного падения. Потом тишина, ставшая почти осязаемой, прорвалась, и я услышала голос: «За грань от меня сбежать решила, дрянь?! Я тебя везде найду и верну!» И мне стало страшно.
Чьи-то пальцы коснулись моего горла, нащупывая пульс, и я волевым усилием удержалась от того, чтобы дернуться и отстраниться. Еще рано. Надо сначала понять, что происходит, а значит, не стоит покуда показывать, что я уже очнулась.
— Теперь все будет в порядке, ваша светлость.
— Очнется — доложите, — удаляющиеся шаги, и обладатель резкого, сухого голоса покинул помещение.
Вздох. Кому-то рядом плохо… Не физически — морально. И я осторожно приоткрываю глаза и встречаю взгляд немолодого человека с изможденным лицом. В глазах — мука, словно бы то, что происходит сейчас в этой комнате, претит его представлениям о допустимом. Но он молчит. Он исполняет приказы, потому что у него нет выхода.
— Пить, — прошептала я.
Лекарь — а это был именно он — помог мне приподняться и, придерживая мою голову, принялся вливать в рот что-то вроде травяного чая. Сделав несколько глотков, я бессильно откинулась на подушку. Что ж, теперь можно попробовать задавать вопросы.
— Где я? И… кто я?
— Вы совсем ничего не помните? — сполохи беспокойства в ауре — явно не знает, что ответить, чтобы не вызвать гнев своего господина.
— Совсем, — срывающимся шепотом.
На самом деле я помню, конечно. Но сильно подозреваю, что мое «помню» будет существенно отличаться от того, что мне сейчас придется услышать.
— Вы Тэнра мер Ирмас, дочь барона мер Ирмаса и невеста Симьяра эс Демирад, герцога Алейского. Сейчас вы находитесь в доме своего жениха.
— И что со мной случилось?
Снова заминка, опять беспокойная аура:
— Вы… болели, — врет.
Я прикрыла глаза. Мне нужна пауза — чтобы обдумать произошедшее. Потому что я точно знаю, что меня зовут Лариса Май, я врач скорой помощи и помню совершенно отчетливо свою жизнь и… смерть — вой сирены, надрывный скрип тормозов, удар, боль… и темноту, которая была после. Странно, но я не удивлена. Обеспокоена — да. Потому что в прежняя владелица этого тела (а я нисколько не сомневаюсь, что тело чужое, мое-то после аварии точно восстановлению не подлежало) неспроста его покинула. Болела? Вряд ли. Скорее, если верить словам, которые я слышала на исходе тьмы, совершила попытку самоубийства… вполне успешную. И теперь то, чего она пыталась избежать, готово предстать передо мной… в полный рост, как говорится.
Странно, я никогда прежде не любила своего имени, считала, что оно мне не подходит. Лариса — женщина высокая, фигуристая или просто в теле. А я всегда была миниатюрной, до настоящей Ларисы просто не дотягивала параметрами. И только звонкой фамилии удавалось примирить меня с неудобным именем и смириться с ним. Но сейчас, когда мне навязывали чужое имя и чужую судьбу, казалось неимоверно важным сохранить себя прежнюю — всю, с именем, характером, привычками, знаниями и умениями.
Сама по себе смерть в анамнезе меня почему-то не пугала — может, я ее просто еще не вполне осознала, хоть и успела в нее поверить. Больше настораживала новая жизнь — чужая, от которой еще неизвестно чего ждать.
Я глухо застонала и вновь позволила себе открыть глаза.
— Мне хотелось бы… встать, — угу, и еще кое-чего.
Коллега-лекарь помог мне сесть на кровати и придержал за локоть, покуда я пыталась утвердиться на дрожащих ногах. С его помощью я добрела до небольшой дверцы в дальней стене спальни, после чего махнула рукой, давая понять, что дальше справлюсь сама. Дверца, как оказалось, вела в гардеробную: один умеренного размера шкаф — в него стоит заглянуть, но попозже, — и зеркало, которое отразило тощего подростка с осунувшимся лицом в длинной, до пят, ночной сорочке и скромным браслетиком правой руке. Да уж, невеста… У нее… теперь уже у меня… хоть физиология дозрела до… понятно до чего? Похоже, мне предстоит узнать это в ближайшем будущем… и не только это.
Две двери из гардеробной вели в туалет и в ванную. Ну что сказать… Вполне современного вида. По крайней мере, меня занесло не в глубокое Средневековье, несмотря на всех этих герцогов и баронов. Канализация в наличии, понятие о гигиене имеется. Вон даже щетка зубная — наверняка моя — из гладко отшлифованной древесины.
