Глава первая
СВЕЧА НА АСФАЛЬТЕ
Была середина июля… тепло и дождливо. Именно из-за дождя сорвалась очередная попытка Купцова замуровать «огневую точку» в заборе. Леня считал, что после истории с покушением он эту тему дожмет наконец-то. Но Брюнет легкомысленно махнул рукой и сказал, что снаряд, мол, дважды в одну воронку не попадает… и вообще, мол, куст шиповника только украшает забор. Потом Брюнет уехал отдыхать в Ниццу. Петрухин посмеялся, а Купцов вспылил:
– Да что же это такое, в конце концов? – сказал он. – Это что же, мне надо? Раздолбайство и безответственность полная. Хуже, чем в ГУВД.
– Ну это ты загнул, – сказал, посмеиваясь, Петрухин. – Плюнь, Леня… пойдем, пивка попьем.
Купцов на это ничего не ответил. Пошёл к завхозу и стал его воспитывать: Голубков, мол, велел к его возвращению решить вопрос с дырой в заборе. Кровь из носу!
– А как же, – сказал завхоз бодро. – Закроем вопрос.
И, конечно, ничего не сделал. Когда до возвращения Брюнета осталось два дня, Ленчик наехал на завхоза беспредельно. И – бывают все-таки чудеса! – в тот же день возле злосчастного аппендикса в заборе появилась тележка с кирпичом, цементом и почти трезвым каменщиком. Каменщик выкурил сигарету «Прима», поплевал на брезентовые рукавицы и начал месить раствор…
Купцов воодушевлено потирал руки. – А ты че, начальник, над душой у меня стоять будешь? – спросил каменщик. – Не видал никогда, как стенку ложут?
Купцов засмеялся, сказал, что как «ложут», не видал. Но над душой стоять все равно не будет.
– Ложи, как для себя, – напутствовал он каменщика и удалился, декламируя: «Каменщик, каменщик в фартуке белом. Что ты там строишь? – Тюрьму».
…А чудес все-таки не бывает! Спустя пять минут после того, как Купцов ушел, хлынул ливень. Мудрый каменщик решил, что мокнуть под дождем совсем не обязательно, и спрятался в офисе. Когда спустя сорок минут он вернулся, тележки с кирпичом, раствором и рукавицами уже и след простыл. Купцов сказал:
– Да-а… ложут, голубь ты мой, только болт. Все остальное кладут… Видно, не судьба.
Петрухин ничего не сказал, но пришел в дикий восторг и долго смеялся, повизгивая и хлопая себя по ляжкам. Потом ушел с каменщиком пить пиво. Уходя, поинтересовался:
– Сам будешь это преступление века расследовать или в милицию обратишься?
– Не судьба, видно, – задумчиво сказал Купцов.
Так и остался «приют одинокого киллера» незамурованным. Посередине буйно цвел куст шиповника.
Впрочем, к нашему повествованию это никакого отношения не имеет.
…Была середине июля, тепло, зелено и дождливо. Курс доллара медленно падал. Ленэнерго грозило отключением неплательщиков, а транспортники обещали поднять стоимость проезда в общественном транспорте. Злая прокуратура терзала бедного Гуся, а гордый Гусь бился за свободу слова бескомпромиссно… Вот он какой! Не Гусь прямо, а Буревестник. Впрочем, для нашего повествования это все не очень важно. Это просто некий фон, на котором летом двухтысячного произошли события, легшие в основу нашей повести.
Итак, поехали. В тот самый вечер, когда питерский бизнесмен Голубков вернулся с Лазурного берега, Петрухину позвонил бывший сослуживец и попросил о встрече.
***
Костя Зеленков за пять лет, что Петрухин его не видел, практически не изменился. Он все так же напоминал голодного кота, который высматривает, что бы такое украсть. Все так же он задумчиво поглаживал свои рыжеватые усы…
С Зеленцовым Петрухин когда-то работал в одном отделе. Потом Костя ушел в охрану некоего бизнесмена. С тех пор их пути не пересекались. Пару раз Петрухин что-то слышал о нем от общих знакомых… не более того. И вот вчера вечером Костя позвонил, попросил о встрече.
– У тебя дело какое-то, Костя? – спросил Петрухин.
– Да. Дело. И, кстати, серьезное дело.
– Ага… А ты знаешь, что я со службы ушел?
Я теперь у Брюнета.
– Знаю. Весьма о тебе наслышан, – ответил Зеленцов. – Ну так что, Митя?
Заходи завтра. Часам к девяти устроит? Зеленцова устроило. Сейчас он сидел в кресле напротив Петрухина. Даже в дорогом солидном костюме Костя все равно напоминал голодного рыжего кота на промысле. Потрепались, вспоминая старых знакомых и старые дела, потом перешли к настоящему.
– Ну так что там у тебя? – спросил Петрухин.
– Атеросклероз, гипертония, остеохондроз, – ответил Зеленцов весело. И серьезно добавил:
– Херово, Митя. Очень херово. Без твоей помощи никак не обойтись. Поможешь?
– Да что случилось-то, Костя?
– Папу нашего завалили неделю назад. Неужели не слыхал?
– Может, и слыхал… а что за конь с горы твой папик?
– Образцов… выстрел на Казанской неделю назад. Слыхал?
Петрухин присвистнул, Купцов отодвинул в сторону папку с бумагами. Образцов! Еще бы не слышать. Образцов – это почти империя. Это поставки продуктов из Европы, это несколько ночных баров и дискотек, склады, рынки, автоперевозки. Шестого июля выстрел снайпера все это перечеркнул… Склады, набитые европейской жратвой, остались. И грузовые фуры остались. И дискотеки никуда не делись. Но Николаю Николаевичу Образцову по прозвищу Людоед они уже были не нужны.
– Понятно, – сказал Петрухин. – Про твоего папу, конечно, слышали. Как не слыхать? И газеты, и ТВ – все отметились. Громкое дело.
