Я познакомился с Брендой в плавательном бассейне. Она попросила меня подержать ее очки. А сама подошла к краю трамплина и затуманенным взором глянула вниз; даже не будь в бассейне воды, близорукая Бренда вряд ли бы это заметила. Она элегантно нырнула, а секунду спустя уже плыла назад, вытянув коротко стриженную рыжую голову над водой — что твой розовый бутон на длинном стебельке. Доплыла до трамплина, вскарабкалась на него и очутилась рядом со мной.
— Спасибо, — сказала она, поблескивая водянистыми (отнюдь не от воды) глазами, и, протянув руку, забрала у меня очки. Но надела их лишь после того, как отвернулась от меня и пошла прочь. Я стал смотреть ей вслед. Вдруг руки ее оказались за спиной. Указательным и большим пальцами она поправила купальник и, щелкнув резинкой, вернула лакомый кусочек плоти в укрытие. У меня взыграла кровь.
В тот же вечер я позвонил ей перед ужином.
— Кому это ты звонишь? — спросила тетя Глэдис.
— Одной девчонке. Познакомился сегодня.
— Тебя с ней Дорис познакомила?
— Дорис не познакомит меня даже с рабочим, который чистит дно бассейна, тетя Глэдис.
— Хватит тебе все время ее критиковать. Она как-никак твоя двоюродная сестра. Ну, и как же ты с ней познакомился?
— Да я толком и не познакомился. Так, увидел просто.
— Кто такая? Как зовут?
— Фамилия у нее — Патимкин.
— Патимкин? Не знаю таких, — сказала тетя Глэдис. Можно подумать, все остальные члены клуба «Грин Лейн» ее закадычные друзья. А она вообще никого не знает. — И что же, ты хочешь позвонить незнакомой девушке?
— Вот именно, — объяснил я. — Хочу представиться,
— Казанова, — сказала тетя Глэдис и пошла готовить ужин моему дяде.
Мы никогда не едим вместе; тетя Глэдис ужинает в пять часов, моя двоюродная сестра Сьюзен в половине шестого, я — в шесть, а мой дядя — в полседьмого. Думаю, иных доказательств тому, что моя тетушка сумасшедшая, не требуется.
— Где справочник с пригородными номерами? — спросил я у нее, перебрав все телефонные книги, сложенные под столиком.
— Что?
— Где справочник с пригородными номерами? Я хочу позвонить в Шорт-Хиллз.
— Это та здоровая книга, что ли? Чего ради захламлять дом, если я никогда ею не пользуюсь?!
— Где она?
— Я подложила ее под комод вместо сломанной ножки.
— О, Господи! — говорю я.
— Позвони лучше в справочную. А то будешь ворочать комод — все подштанники мне в ящиках переворошишь. И вообще, не тереби меня! Ты же знаешь, твой дядя вот-вот вернется, а я даже тебя еще не покормила.
— Тетя Глэдис, может, сегодня поужинаем вместе? Такая жара стоит. Отдохни немного.
— Вот еще! Что же мне потом — сразу четыре разных блюда подавать?! Ты у нас кушаешь тушеное мясо, Сьюзен подавай прессованный творог, а Максу — бифштекс. Он по пятницам всегда кушает бифштекс — я не вправе его судить. Ну, и мне самой на ужин — цыпленок. Что же мне, двадцать раз подряд из-за стола вскакивать?! Я что, прислуга?!
— Почему бы нам всем не отужинать бифштексами или цыпленком.
— Слушай, я как-никак двадцать лет веду хозяйство! Иди, звони своей подружке!
Но когда я позвонил, Бренды Патимкин не оказалось дома. «Она ужинает в клубе», — объяснил мне женский голос. «А после ужина она поедет домой?» — спросил я (мой голос был на две октавы выше голоса мальчишки из церковного хора). «Не знаю, — ответил женский голос. — Может, она еще поиграет в гольф. А кто ее спрашивает?» Я промямлил что-то в ответ — она меня не знает я перезвоню позже нет нет ничего передавать не надо спасибо извините за беспокойство… Где-то в промежутке между этими словами я все-таки умудрился повесить трубку. Потом меня позвала тетя, и я, набравшись мужества, отправился ужинать.
Тетя Глэдис врубила на полную катушку черный дребезжащий вентилятор. Под напором воздуха закачался шнур, на котором висела лампочка.
— Что ты будешь пить? — спросила тетя Глэдис. — Есть имбирный лимонад, зельтерская, черная смородина. Могу открыть бутылку шипучки.
— Спасибо, я пить не буду.
— Может, ты хочешь воду?
— Я не запиваю еду, тетя Глэдис. Я вам об этом уже год твержу. Каждый день.
— А Макс всегда запивает печеночный фарш. Он вкалывает с утра до вечера. Если бы ты тоже вкалывал, то пил бы больше жидкости.
Тетя Глэдис подошла к плите, нагромоздила на тарелку гору из тушеного мяса, вареных картофелин под соусом, чернослива, моркови, и поставила блюдо передо мной. Лицо мое обдало жаром. Тетя Глэдис отрезала два ломтя от буханки ржаного хлеба и положила их на стол рядом с тарелкой.
Я разломал картофелину вилкой и принялся есть. Тетя Глэдис уселась напротив меня и стала следить, как я ужинаю.
— Ты совсем не кушаешь хлеб, — сказала она. — Я резала его не для того, чтобы он зачерствел.
— Я кушаю хлеб.
— Тебе не нравится, когда он с непросеянными зернышками, да?
Я отломил от ломтя половину и съел ее.
— Как мясо? — спросила тетя Глэдис.
— Замечательное! Очень вкусно.
— Сейчас набьешь себе живот картошкой и хлебом, а мясо придется выбрасывать… — тетя Глэдис вдруг подскочила со стула: — Соль!
Отыскав солонку, она водрузила ее на стол передо мной. Перца в доме тетя Глэдис не держала — она услышала от кого-то, что перец организмом не усваивается, а позволить какому-то продукту путешествовать по пищеводу, желудку и кишкам просто ради его, продукта, удовольствия тетя Глэдис не могла.
