К.И.Ситников
ПРОРЫВ К МОРЮ,
ИЛИ НИКТО НЕ УБЕЖАЛ
В июле, в одиннадцать часов утра, сидя в душной каморке начальника железнодорожной станции, капитан Антонов и не подозревал, что ему суждено изменить ход истории. На руках у него было два туза, а у начальника станции две дамы, семерка пик и девятка козырей. Начальник шевелил лиловыми губами и тяжело отдувался. Фуражку с молоточками он еще четверть часа назад положил рядом с локтем на стол, обнажив красную нездоровую лысину, на которой стояли крупные капли испарины. Начальник он был новый, назначенный вместо прежнего, латыша, которого расстреляли десять дней назад за саботаж. Сначала Антонов разглядывал его рыхлое лицо с багровым бугроватым носом и серыми навыкате глазами под рыжеватыми бровками. Потом, сцепив пальцы с зажатыми в них тузами, равнодушно отвернулся к окну. За окном ничего не происходило. Перрон был пуст, и пути были пусты, если не считать товарняка, стоявшего уже десятый день. Взгляд рассеянно скользил по круглым бокам почерневших от мазута цистерн и вдоль длинных платформ для перевозки танков. Там, на путях, стоял зной, тяжелый и жирный, как мазут. А по ту сторону путей, на обширной лесной поляне, под пропитанным солярой брезентом, затаилась до поры до времени железная беспощадная смерть. Антонов снова повернулся к потной красной лысине, и в правом виске заломило, как будто в череп вставили железный костыль и принялись медленно, с садистским удовольствием вращать. Чего эта сволочь тянет? Антонова охватила ледяная ярость. Вынуть из кобуры тяжелый, холодный пистолет, приставить к этой разгоряченной лысине и спустить крючок: Но ярость тут же испарилась, оставив по себе чувство еще большей апатии и легкое дрожание пальцев. Мимо окна прошли двое с синими нашивками. Они выглядели неприлично выхоленными для послеобеденной сиесты и всем своим видом наводили на мысль о прохладных кабинетах с воздушным кондиционированием, тонким запахом дорогих сигарет и дорогого мужского одеколона. Они были словно пришельцы из иного мира - стерильно чистого и холодного. Антонов прикрыл глаза, чтобы унять боль в виске, и поплыл, поплыл куда-то: потом вздрогнул, сильно качнувшись вперед, облизал пересохшие губы и с удивлением воззрился на начальника железнодорожной станции. Тот уже не сидел за столом, а стоял, в фуражке, прижавшись жирной спиной к стене, и подобострастно глядел мимо Антонова. Однако больше всего Антонова удивили брошенные на стол карты - картинками кверху: две дамы, семерка пик и девятка козырей. Он и без того знал расклад противника: у него была феноменальная память, особенно на числа. Но чтобы начальник станции вот так бросил начатую игру?.. Глядел начальник станции на двоих в синих нашивках. - Капитан Антонов? - вежливо осведомился майор. - Пройдемте с нами. У майора были широкие, гладко выбритые щеки и хорошие, честные глаза работника спецслужбы. У младшего лейтенанта тоже были хорошие, честные глаза - нарочно их, что ли, таких подбирают? Вот и все, почему-то подумал Антонов. Он поднялся, растерянно посмотрел на бесполезных теперь тузов и положил их на стол - рубашками кверху, словно еще собирался вернуться и закончить игру. - Я арестован? - спросил он. Голос у него был высохший и надтреснутый, как доска. Антонов откашлялся. Не хватало только, чтобы эти, в синих нашивках, подумали, будто он испугался. Майор вдруг улыбнулся, но ничего не ответил. Они вышли на площадь, и Антонов почувствовал, как ватное одеяло жары оборачивает его тело. Сейчас бы в озеро: прохладное: с сероватой пеной вокруг скользких стеблей тростника: Они обошли желтое здание вокзала, спустились по ступенькам и завернули за чугунную ограду. За оградой был разбит небольшой каштановый парк, в сухой траве валялись зеленые шипастые плодики. Место было тенистое и уединенное, очень подходящее было место... Сейчас они достанут пистолеты, с отчетливой ясностью подумал Антонов, и начнут меня расстреливать. Он всегда был уверен, что в любое мгновение его могут арестовать и расстрелять, просто так, без всякой причины. В глубине парка стоял двухэтажный дом, одна дверь его распахнута настежь и подперта железным крючком. Они прошли в обшарпанный подъезд и поднялись по лестнице. Майор позвонил, щелкнул замок, и они вошли в тесную прихожую. Открывший им лейтенант вернулся на стул с покосившейся ножкой, поставленный прямо посреди коридора. В прихожей, как в обыкновенной казарме, пахло сапогами и застарелым потом. Вот тебе и иной мир: Антонов даже разочаровался. - Подождите здесь, - сказал майор. Сам он прошел в комнату и плотно прикрыл за собой дверь. Младший лейтенант остался возле входной двери, за спиной у Антонова. Антонов принялся разглядывать лейтенанта, сидевшего на стуле. Интересно, что было бы, если я сейчас повернулся и вышел. Вот так просто повернулся, отодвинул младшего лейтенанта в сторону и вышел. Дверь приоткрылась, и майор выскользнул из нее. - Проходите, - сказал он. Комната была большая и почти совсем пустая. Обои на стенах выцвели, только в углах насмешливо топорщились яркие квадраты, еще недавно прикрытые мебелью. Теперь в комнате стоял лишь огромный письменный стол, на котором лежала одинокая папка с тесемками, да сиротливо жался к противоположной стене черный кожаный диванчик. Окно было распахнуто настежь, и перед ним стоял табурет. За столом сидел полковник разведывательной службы. У него было тяжелое анемичное лицо и короткая седая стрижка. - Антонов, Павел Николаевич? - спросил он, раскрывая папку и бегло просматривая первую страницу. - Он самый, - не по уставу ответил Антонов. Полковник поднял на него удивленные бледно-голубые глаза. - Командир второй танковой роты четвертого батальона капитан Антонов. И - странное дело - взгляд у полковника потеплел. Полковник кивнул на табурет. - Присаживайтесь, Павел Николаевич. Вы на меня не сердитесь, - сказал он вроде как даже виновато. Теперь Антонову настала очередь удивляться. Полковник вдруг вскочил и нервно прошелся по комнате. Антонов тоже поднялся. - Черт, не могу я так! - Полковник остановился перед Антоновым, одно веко у него неприятно подергивалось. - Ты меня не помнишь, Паша? Ну, посмотри: посмотри внимательней. Он жадно впился глазами в лицо Антонова. - Ведь это ты: я чувствую, что это ты: Ну? - спросил он с надеждой. Узнал? Антонов медленно покачал головой. Полковник постоял перед ним еще несколько мгновений, и Антонов явственно видел, как с каждым мгновением угасает в его лице надежда. - Хорошо, - сухо сказал полковник, помрачнев. Он вернулся за стол и, достав из папки пачку больших фотографий, не глядя протянул их Антонову. Ознакомься. Антонов взял их левой рукой - он был левша. Это обстоятельство не ускользнуло от полковника, он прищурился, но ничего не сказал. На фотографиях крупным планом в разных ракурсах была изображена мужская голова с очень аккуратным круглым отверстием в виске. Мужчина как две капли воды походил на Антонова. К одной фотографии скрепкой крепился вырванный из большого блокнота листок. - Читай, читай, - нетерпеливо сказал полковник. На листке размашистым почерком было написано: "Антонов П.Н. Казань, Танковое училище, 15 янв., 2001 г. 16-55. Пациент лежит лицом вниз, около головы обледенелая лужа крови. Больной перевернут на спину, зрачки широкие, реакции на свет нет, пульсации нет, самостоятельное дыхание отсутствует. В области правого виска огнестрельная рана, кровотечения из раны нет. Выраженный цианоз лица. Реанимация. Непрямой массаж сердца, интубация. 17-10. Приехала реанимационная бригада. Мероприятие 20 мин не дало эффекта, прекращено. Констатирована смерть. В 16-15 пациент, выйдя из корпуса училища, выстрелил в висок из табельного пистолета "Макаров". Капитан медслужбы (и подпись)." Антонов перевернул листок, но на оборотной стороне ничего не было. Аккуратно сложив фотографии, он вернул их полковнику. Опять некстати заломило висок, железный костыль принялся вращаться, все глубже врубаясь в мозг, задел правое глазное яблоко, и оно тут же начало болезненно пульсировать. Сцепив зубы, Антонов попытался сложить губы в ироническую усмешку. Ему не хотелось, чтобы полковник заметил, что ему плохо. Полковник подался вперед: - Где вы были 15 января 2001 года в шестнадцать часов пятнадцать минут, Антонов? Или как вас там зовут на самом деле? - Меня зовут Павел Антонов, - сквозь зубы процедил Антонов, стараясь унять боль, которая захватила уже всю правую половину головы. - 15 января 2001 года в шестнадцать часов пятнадцать минут я был в аудитории, читал курсантам историю. - Неправда! Еще десятого вас временно отстранили от ведения занятий за подозрение в попытке изнасилования младшего курсанта! Почему вы говорите неправду? Антонов покачнулся. Огромное огненно-красное колесо закрутилось у него перед глазами, письменный стол, полковник, стены комнаты тронулись с места, перед глазами промелькнули щелястые доски пола, а потом он почувствовал, что голову ему приподнимают чьи-то мягкие, но сильные руки. - Паша? Паша, ты в порядке? - доносился откуда-то издалека, из густого белого тумана, знакомый голос. - Зуев, поддержи его: дай мне стакан: В губы Антонову ткнулся стеклянный край стакана, и с первым же глотком холодной, почти ледяной воды туман перед глазами начал рассеиваться. Антонов захлебнулся, и вода полилась у него по подбородку. - Д-достаточно, Николай Алексеевич, - проговорил он. Стакан исчез. - Зуев, давай его на диван: Они помогли Антонову подняться и уложили его на диван. - Ты вспомнил, Паша? - взволнованно спросил полковник, садясь рядом и яростно маша рукой на лейтенанта Зуева, чтобы тот вышел из комнаты. Они остались одни. - Это все неправда, Николай Алексеевич! - Антонов даже попытался привстать, но полковник успокоительно погладил его по руке. - И они тоже это знали: Этот генеральский сынок с дружками: Я застал их: Но они запугали мальца, и он показал на меня: Вы мне верите, Николай Алексеевич? - Я верю тебе, Паша, - твердо сказал полковник. - Мы с Машей думали, ты умер: Я хотел забрать тебя. Ну, написал прошение: А мне отвечают чертовщина какая-то, - что труп исчез. Так вот просто: был и исчез. Где ты пропадал все это время, Паша? Хотя нет, не отвечай. Я ведь понимаю, что, скорее всего, ты не можешь, не имеешь права сказать: А тут гляжу, в списках фамилия знакомая: и год рождения - все сходится. Дай, думаю, проверю: своими глазами хотел убедиться. И вот он ты - живехонек! Ну, как ты? Чего-нибудь хочешь? Антонов уже отошел от обморока. Он поднялся и смущенно оправился. - Николай Алексеевич, - сказал он, стараясь не глядеть на полковника, - вы можете выписать мне какой-нибудь пропуск?.. Ну, знаете, эти: которые по Соглашению: - Ты что, к латышам в тыл собрался? - Надоело все. Хочу на море взглянуть. Сто лет на море не был. А, Николай Алексеевич? - он поглядел на полковника просительно. Полковник смотрел на него задумчиво. - Я доверяю тебе, Паша, - сказал он наконец. Он подошел к столу, вынул из ящика бланк и, не садясь, быстро написал на нем несколько строк. Протянул Антонову. Антонов взял листок и, сложив его несколько раз, сунул в карман кителя. - Я могу идти? - Иди, Паша. Встречаться с начальником станции не хотелось, и Антонов перешел пути напротив складов. Он углубился в лесок - еще несколько шагов, и за кустами показались брезентовые бугры. Из-под брезента вкусно пахло горячим железом, соляркой и свежей сталью. Антонов стащил с танка нагретый солнцем брезент и забрался в парное нутро машины. Попрыгал на сиденье, устраиваясь поудобней, положил руки на рычаги - и тихонько засмеялся, так ему вдруг стало хорошо. За спиной кто-то заворочался, Антонов обернулся и увидел заспанное мальчишеское лицо с оттопыренными ушами. Лицо показалось ему знакомым. Это был рядовой Шалагин. Тот самый, который десять дней назад отказался расстреливать бывшего начальника железнодорожной станции. "Я тебя самого расстреляю, слюнтяй!" - пообещал тогда комвзвода. Надо же, подумал Антонов с легким удивлением, не расстрелял. - Ты чего здесь? - спросил Антонов. Взгляд у рядового Шалагина сделался виноватым: - Я убежал, - признался он. И огорченно добавил: - Да ну их всех, дураки какие-то!.. Я ведь ему говорю, что не могу, а он свое: Как это можно быть таким тупым?.. Ну, если не могу я, разве я виноват? Нет - он свое талдычит: Анотонов уже не слушал его, усиленно соображая, что же делать с мальчишкой. Пропадет ведь: А, была не была: - Рядовой Шалагин! Слушай мою команду! Шалагин замолчал и подобрался. - Тебе поручается выполнение ответственного задания. Операция называется "Прорыв к морю". - А что я должен делать? Этот вопрос не застал Антонова врасплох. - Сесть на место стрелка, надеть шлем и ждать дальнейших распоряжений. - Вот здорово, - сказал Шалагин. Он быстро перебрался вперед, натянул шлем и застегнул ремешок. Антонов оглядел его и остался доволен. Он тоже натянул шлем с наушниками, включил бортовой компьютер, открыл смотровые щели и запустил дизель. Верхнего люка задраивать не стал, чтобы хоть немного обдувало ветерком. А ветерок будет, обязательно будет, это я тебе обещаю!.. Машина заурчала, мягко двинулась с места. Движущие силы истории, говоришь?.. Я вам сейчас покажу движущие силы!.. Они осторожно переползли через пути, кроша бетонное покрытие, вскарабкались на перрон. Из окна комнаты начальника станции выглянуло бледное лицо с рыжеватыми бровками. С каким удовольствием всадил бы я сейчас пулеметную очередь в этого жирного борова! Антонов передернул рычаги, танк развернулся и двинулся в сторону шоссе. На шоссе стоял грузовик. Пустой. Это хорошо, что пустой, подумал Антонов и прибавил скорость. Его опять охватило беспричинное веселье. Шалагин что-то испуганно крикнул и обхватил голову руками. Они выпрыгнули на шоссе, ствол пробил дощатый кузов насквозь, заостренный корпус протаранил грузовик, гусеницы легко, как игрушку, подмяли его под себя, протащили грохочущие, разваливающиеся обломки по бетонному покрытию. Шалагин тут же подскочил, высунулся из башни и вдруг заорал восторженно: - Мы сделали его, товарищ капитан! Мы сделали его! - Ну, вот, а ты боялся, - улыбнулся Антонов. - Это как первая женщина. Только вначале страшно. Шалагин вернулся на свое место и жадно впился глазами в смотровые щели. Они мчались по шоссе, и теперь ничто не заслоняло обзор. И дух захватывало от солнца, быстрой езды и ощущения свободы. - Товарищ капитан, - сказал Шалагин. - Зови меня Павел Николаевич. - А меня Алеша, - невпопад сказал Шалагин. - Алексей. Тоже Николаевич. Он замялся. - Товарищ ка: Павел Николаевич, меня теперь расстреляют, да? Я ведь сбежал: - Я скажу, что приказал тебе. - Но ведь это неправда. - Какая разница? Они замолчали. - Куда мы едем? - На запад, - сказал Антонов. - Мы дезертировали? - Мы просто едем на запад. - А потом? - Потом будет море.
