Стая стервятников жадно кружила над каменистым побережьем, крича от нетерпения. Запах крови наполнял сырой воздух заририйской степи, привлекая все новых и новых хищников. Тысячи человеческих тел устилали берег, словно чудовищный ковер, вышитый красной и черной нитью. Многие из павших все еще сжимали свои мечи застывшими пальцами, другие, со спутанными волосами, лежали в обнимку под трупами своих врагов. Повсюду валялись помятые доспехи, затупившиеся клинки и надломанные копья. Жуткая картина безмолвно писала еще одну страницу истории племенной вражды.
Но не всем суждено было пасть в этой беспощадной бойне: вот почему хищные птицы до сих пор не решались закатить свой кровавый пир. Четырнадцать измученных мужчин в желтых, перепачканных кровью робах – четырнадцать лучших воинов какланийского племени – сумели выжить. Позади них, опираясь на короткую деревянную трость, тяжело хромая, плелся белобородый старик.
Тяжело дыша, спотыкаясь о трупы своих товарищей, группа медленно продвигалась вперед, к небольшой возвышенности, где стоял один-единственный человек. Этот человек стоял во весь свой могучий рост, широко расставив ноги, и со спокойствием льва наблюдал приближение людей, жаждущих его смерти. Длинные черные волосы падали на плечи из-под помятого и сидевшего немного набекрень шлема. Могучую грудь прикрывала тяжелая кольчуга на кожаной подкладке. На руках вздувались узловатые стальные мышцы. Пальцы правой руки крепко сжимали рукоять тяжелого длинного меча. На гранях клинка играли отблески клонящегося к закату солнца. Глаза его сверкали подобно голубым льдам горных вершин. Злобный оскал выставлял напоказ ровный ряд белых зубов.
Звали воина Конан. Его родиной была Киммерия – страна снегов и неприступных скал, расположенная так далеко на севере, что здесь, на южном побережье Хайбории, мало кто даже слышал о ней. Жители Киммерии, закаленные постоянными лишениями и испытаниями, были столь же суровы, что и их родина. В сражениях киммерийцы никогда не продавали себя дешево, и здесь Конан не был исключением. У его ног сейчас возвышалась гора мертвых дикарей, которым не посчастливилось познакомиться с его беспощадным мечом. Но еще глубже, под телами своих врагов, покоились заририйцы – друзья Конана, что недавно еще сражались с ним плечом к плечу.
Именно заририйцы-то и втянули Конана и его людей в эту заваруху. Кровавая сеча развернулась сначала у подножья Золотых Гор, но к вечеру она переместилась аж до самого побережья. И здесь, на берегу, последний заририец пал вместе с последним бойцом из наемной армии.
Еще с восходом солнца Конан обнажил меч, и с тех пор у него не было ни минуты передышки. А сейчас диск светила медленно погружался в океан на далеком западном горизонте. Но киммериец не выказывал ни малейшего признака усталости. Он вытянул свой меч вперед, зная, что будет драться до последнего.
Тем временем четырнадцать дикарей окружили его со всех сторон. Чувствуя, что победа уже не за горами, с лицами, искаженными злорадной гримасой, они с каждым шагом подбирались все ближе. Четырнадцать кривых сабель, как стальные клыки, тянулись к жертве, готовые сомкнуться в любую минуту.
– Заририйский шакал! – Один из дикарей был уже совсем близко, он остановился и нагло плюнул Конану под ноги. – Считай себя мертвым! Сейчас я вырежу твою печень.
С этими словами какланиец сделал стремительный выпад, метя острым клинком в широкую грудь своего противника. Но Конан был быстрее, он молниеносно парировал атаку, с плеча ударив по руке наглеца. Обрубок кисти упал на землю, так и не успев выпустить своего оружия. В то же мгновение Конан с криком всадил свой меч орущему дикарю меж ребер. Тот пал ниц и стих.
Не теряя ни минуты, киммериец обрушился на первого попавшегося противника и одним ударом расколол его череп от макушки до челюсти. Дикарь превратился в фонтан из крови, приводя в жуткое оцепенение своих соплеменников. Конан воспользовался коротким замешательством, чтобы прорвать кольцо. Теперь путь был открыт, но Конан отогнал от себя мысль о бегстве. Он помнил, что поклялся отомстить за товарищей. С кличем, сотрясающим воздух, киммериец бросился навстречу двенадцати обнаженным клинкам.
С каждым взмахом меча визжащие от боли дикари падали на землю. Конечно, и Конану приходилось не сладко: десятки ударов сыпались на его плечи и грудь, но стальная кольчуга надежно защищала от острых клинков и кривых сабель. Звон железа и запах крови возбудили варвара до предела, наполняя голову огнем и пуская сердце в бешеный скач. Он дрался с беспощадной яростью до тех пор, пока последний какланиец не упал на колени, держась за распоротый живот и с ужасом глядя на собственные внутренности. С отвращением Конан наблюдал за последними судорогами своего врага.
И вдруг наступила тишина. Солнце почти скрылось за горизонтом, и в сумерках картина отшумевшей битвы казалась еще более зловещей. Конан огляделся вокруг. Только один-единственный какланиец оставался в живых – тщедушный седобородый старец. Задыхаясь от кашля, старик силился встать, тяжело опираясь на деревянный посох, украшенный затейливой резьбой. Наконец это ему удалось, и он, покачиваясь, медленно двинулся на Конана. Кровь сочилась из его рваного бока, а изрубленная нога бесчувственно волочилась под неестественным углом. Тощее тело представляло собой одну сплошную мозаику из разноцветных татуировок. Таким же фантастическим узором, видимо для придания облику художественной завершенности, был покрыт сморщенный лысый череп старца. Застывшая кровь образовала корку и закрывала одну половину морщинистого лица. Конан, которому доводилось слышать об иранистанских племенах, сразу смекнул, что имеет дело с какланийским шаманом.
