Представьте себя зимой в чужом захолустном городе, который объявлен к тому же предфронтовой полосой и наводнен под завязку военными, спасателями, чекистами и Бог знает кем еще.
Я приехал в Моздок, когда штурм Грозного был в самом разгаре. В штабе группировки всех журналистов посылали подальше по нескольку раз на дню. И это стало уже своеобразным видом спорта среди штабных офицеров.
Мои собратья слонялись без дела, иногда отлавливали солдатских матерей на интервью. Иногда озабоченных сверх меры военных.
Помыкавшись по сугробам, на ледяном ветру между штабами, проводами, часовыми я понял, что официальным путем попасть в атакующую армию — невозможно.
Несколько раз мы с моим напарником фотографом Сережей подходили к военным колоннам с просьбой взять нас на войну. Боевые машины вытягивались на километр. Вокруг кишмя-кишели военные, какие-то гражданские дяди с суровыми лицами. Все спешили, что-то грузили, паковали. Солдаты таскали цинки с патронами и гранатометы.
Уговорить военных взять нас с собой никак не удавалось.
— Вся техника забита под завязку, — мягко говорил какой-нибудь очередной капитан или лейтенант, которому воспитание претило сразу и безоговорочно послать нас на хер.
— Так посадите на броню, — упорствовал я.
— Ты посмотри как ты одет. Превратишься в ледышку уже через тридцать минут. На фига нам трупы в колонне?!
Вообще военные были правы. Оделись мы легко и к ночевке в поле неприспособлены.
После очередных бесполезных попыток куда-либо пристроиться пришлось возвращаться в город. На военной базе переночевать негде. В палатки не пускали — не положено. Вечером из штабов выгоняли всех посторонних на улицу. С темнотой все передвижение по базе вообще прекращалось. Тем более, если у вас нет пропуска, то переночевать вы сможете только в камере военной комендатуры, куда вас тотчас загребет патруль.
До Моздока километров пять. Ни такси тебе, ни попуток. Прогулка по морозу и снегу превращается в мучение. Да и на что нам город? — размышлял я в пути. Все места в гостиницах заняты военными, даже в туалете переночевать не дадут. Постоялые дворы тоже заселены военным сословием. Да и где их искать эти дворы? Орать что ли на улице: кто пригреет журналистов?
Зимой темнеет рано. На Кавказе особенно. Темнота наступает так стремительно, словно Господь щелкает выключателем. Люди прячутся по домам, улицы пустеют. Обратиться не к кому. Чужой, зимний, унылый, холодный город.
Наша работа начнется только утром. А куда скажите девать все эти мерзко-холодные, долгие вечера? — спросил я своих Ангелов. — Куда идти, если не знаешь города? К кому обратиться, если всем до тебя по фигу? Где ночевать, если заранее этим не озаботился, шатался возле штаба группировки на Моздокском аэродроме, а когда тебя оттуда выгнали уже стемнело и все нормальные люди разошлись по домам?
Ангелы мои вздохнули и только головой сочувственно покачали.
— Нет, вы представьте себе в какой безнадежной ситуации мы оказались? — корил я их, — Представьте себя на моем месте? Тоска, да и только!
— Нам и на своем месте не плохо, — сказали Ангелы, — И вообще мы за разделение труда. У тебя свои обязанности, у нас — свои. Так что давай не смешивать.
— Кстати! — вскричал я мысленно, — Спасибо, что подсказали! Смешивать! Вот что нам надо сейчас делать! Именно смешивать! И побольше!
— Ты опять про водку что ли? — спросили Ангелы с подозрением.
— Это почему «опять про водку»? Вы пиво еще забыли.
— Ах ну-да, ну-да, — грустно пропели Ангелы, — Как же это мы так могли забыть про твой любимый напиток.
— А еще Ангелами-хранителями называетесь! — сказал я с укором, — Об объекте охраны ни фига не знаете. Любить надо клиентов-то! Вы ж не конвойные какие-нибудь.
Мы шли по накатанной снежной улице. Висели пунктиром желтые фонари. На одном из домов я заметил надпись «Кафе». На дверях висела крупная табличка «Открыто».
— Знаешь, — обратился я к своему напарнику, — Нам все равно некуда идти. И чует мое нежное сердце, что ночевать нам придется на улице. Это означает, что к утру мы сдохнем. Подыхать на голодный желудок как-то нецивилизованно.
— Да, — согласился он, — Моя душа, получившая светское воспитание в московских салонах тоже восстает против такого способа умерщвления человеков.
— Ладно сдохнуть от холода, но подохнуть еще и от голода — это для тебя уж слишком, — неожиданно съязвили Ангелы, — Ты Леша всегда боялся трудностей, — и они чуть не сплюнули с досады.
— Но-но, полегче! — сказал я им.
Кафе находилось в полуподвальном помещении. Спускаясь по ступенькам Сергей заметил: — Если там сейчас будут сидеть дети и есть мороженое, я удавлюсь у них на глазах.
