Это была простая работёнка, и Финн получил её, потому что был настоящим героем маленького процветающего городка.
Когда он вернулся в Кенберри-Крик с Тихого океана, люди не могли ему угодить.
Они все хотели услышать, как он дал япошкам жару на Гуадалканале. Словно он был там один…
Иногда он и сам начинал верить в свои рассказы… По крайней мере, пока не просыпался среди ночи весь в холодном поту, крича от кошмаров, где перемазанные кровью японские солдаты вновь и вновь, как обезумевшие, фанатично бросались в атаку из горных ущелий.
Но, несмотря на это, он делал всё возможное, чтобы показать себя суровым, крутым морпехом и защитником свободы.
Благодаря этому у него появились бесплатные обеды, свидания с красотками и даже билеты на премьеры в «Риальто» на Мейн-стрит.
Если они хотели верить, что он — жестокая, пуленепробиваемая машина для убийств, пусть будет так.
Он ведь не идиот: дарёному коню в зубы не смотрят.
Он играл свою роль, а они всё съедали и не давились.
И цена этому — его нервы и левая нога.
Не прошло и двух недель с его возвращения, как ему предложили работу на Блю Хиллз — бывшем заводе по производству пестицидов. Но всё это было прикрытием для научно-исследовательского центра вооружения оборонного ведомства для целей войны. Нечто под названием «Проект Процион». Всё, что там происходило, стояло под грифом «строго секретно».
А работа Финна заключалась в том, чтобы проверять на входе и выходе пропуска и удостоверения личности. Платили отлично, к тому же оставалась куча времени, чтобы читать журналы.
Финн был человеком ленивым, и после Гуадалканала он твёрдо решил начать жизнь спокойную и ленивую.
* * *
На следующий день после Хеллоуина 1943 года ему пришлось выйти в ночную смену, потому что двух других охранников призвали в армию.
Он приехал на Блю Хиллз, переоделся, взял в кафетерии чашечку кофе и направился в будку охранника.
Ему повезло. На предприятии настолько не хватало рабочей силы, что сюда взяли даже парочку пенсионеров.
Одним из них был Честер Де Янг — морской пехотинец старой закалки.
Он участвовал в филиппино-американской войне сорок лет назад.
— Смотрите, кто идёт! — воскликнул Честер, завидев Финна. — Брутальный вояка собственной персоной! И что такой бравый пехотинец, как ты, делает в такой дыре?
Финн усмехнулся.
Честер всегда приветствовал его подобным образом, и Финну это нравилось. Наверно, он был единственным в городе, кто относился к Финну, как к обычному человеку. А все остальные вели себя так, словно он сделан из хрусталя. Он как-то сказал об этом Честеру.
— Чувство вины, — ответил тогда Честер. — Да, они собирали металлолом, газ выделялся дозированно, в магазинах не было хорошей говядины и капроновых чулок… Но на самом деле страдал именно ты. И они это понимают. Ты отдал ногу за то, чтобы поднять наш флаг. Не беспокойся, сынок. Год или два — и им станет наплевать. Они не захотят больше выслушивать истории бывалого пехотинца. Помяни моё слово.
Тогда Финн ощутил одновременно и спокойствие, и тревогу. Но именно это он и любил в Честере. Тот умел преподнести вещи с разных точек зрения. Каждый раз, когда Финн рассказывал старику о том, что его тревожило, Честер приводил его мысли в порядок и помогал взглянуть под другим углом. В отличие от его собственного отца, который каждый день просыпался и пялился на расставленные на каминной полке медали Финна, словно те были самим Ковчегом Завета[1]. Финн не сомневался, что его старик любил эти медали больше, чем его самого.
— Как сегодня дела?
Честер пожал плечами и потянулся.
— Да как и всегда. Проверяем входящих. Проверяем выходящих. Я уже так наловчился, что должен закупаться в самом крупном супермаркете. А ты как держишься, сынок?
— Неплохо. Да, неплохо.
— Ещё мучают кошмары?
Финн подумал солгать, но потом просто кивнул.
— В последнее время всё хуже. Гораздо хуже.
— Так всегда. У меня тоже такое было. Да и сейчас никуда не делось. Нельзя пройти через войну и остаться нетронутым, как девственный снег. Что-то внутри тебя меняется навсегда. Тебе нужно просто принять это и идти дальше.
Честер рассказывал, что восстание на острове Самар в 1901 году до сих пор преследует его в кошмарах. Земля была влажной от крови. Он никогда не забудет людей, которых убил во время штурма.
— Иногда кажется, что прошла целая жизнь с тех пор. А иногда — что всего неделя. Господи, но ведь прошло уже сорок лет!
«Неужели в 1980-х мне всё ещё будет сниться это дерьмо?!»
Разговор прервал внезапный грохот со стороны одного из главных исследовательских комплексов. Казалось, вся земля содрогнулась, а затем завибрировала. Финн вдруг почувствовал головокружение, а внутренности словно сжало в кулак.
Он неуклюже поднялся на протезе.
— Всю ночь такое слышал, — признался Честер. — Чёрт его знает, что они там делают. Только надеюсь, что нас не взорвут.
Финн вышел из будки и прислонился к стене, вдыхая прохладный свежий воздух.
Безумие — вот что это такое.
Грохот заставил его подобраться. Как тогда, при бомбардировке на Гуадалканале. Словно всё внутри скручивает в узел.
Отвратительно.
Из-за этой странной вибрации у него кружилась голова, перед глазами будто нависла пелена, а кожа, казалось, пыталась слезть с костей.
