За два дня до Хэллоуина я застал жену за сексом с моим лучшим другом Дэйвом в позе, которую за семь лет брака мы не пробовали ни разу. У нее нашлось отличное объяснение — она меня больше не любит. Я никак не мог решить, убить его, ее или их обоих, или стать буддистом и сидеть целыми днями, постигая чертову Суть мира. Так как мое будущее зависло в воздухе и на кон встало все, я решил смазать мозги в таверне «У Кики». Начал с виски, потом текила, потом кто-то по имени Ларри спросил, не курил ли я когда-нибудь Гавайский Кайф, а я спросил «Гавайский что?», и потом сидел на его футоне и смотрел «Форсаж 6» с трепещущим сердцем и полным ртом чипсов тортилья.
Солнце встало, село и снова встало, и я блевал в переулке, и молился Иисусу о спасении, и поднял взгляд и обнаружил, что опять стою перед «У Кики», так что зашел и взял выпить.
Это был вторник? Или среда? Перерабатывала ли еще печень, эта несчастная розовая штуковинка, зажатая между желудком и легкими, отраву, которой я заливался? Я надеялся, что да. Допил и заказал еще.
Марла — так звали барменшу — когда наливала, не отмеряла. Она высоко поднимала руку и считала: «Раз-тысяча-два-тысяча-три…». Где-то около шести передо мной оказалась пинта ярко-золотой жидкости.
— Марла, — сказал я.
— Да, красавчик?
— По-моему, я тебя люблю.
— Да ты бы не знал, что со мной делать.
Я засмеялся, потому что это была правда. Для меня заниматься с ней любовью было все равно что «ветерку» заниматься любовью с ураганом.
— Эй, — сказал я. — А что сегодня за день?
— Хэллоуин, — ответила она.
Боже, а это многое объясняло. Например, почему Марла в форме развратной медсестрички и почему с потолка свисает огромный паук, пялясь на меня зелеными глазками. Я заплатил по счету и выбрел наружу. Мир стал страшнее, чем обычно. Мимо на 80 километрах в час пролетали машины с детьми на задних сиденьях в костюмах Заботливых мишек и супергероев. Их личики корчились в гримасах от огромного количества поглощенных сладостей. Они тыкали в меня пальцами и вопили: «Смотрите, какой страшный!»
Я опустил взгляд. На мне был пиджак, галстук и, похоже, пятно от рвоты на рубашке- оксфорде. Руки дрожали, как колибри. Я был монстр!
Я попытался поймать попутку, но я ведь живу в Портленде, Орегон. Тут почти ни у кого машины нет. Подвезти меня предлагали только люди на велосипедах.
Притормозил парень по имени Джин. У него были модные усы, он звал свой велик «Фиксик» и сказал, что мне надо держаться покрепче, а то я наверняка погибну.
Я заскочил.
— Куда едешь? — спросил он.
— А ты куда едешь? — спросил я.
— Хэллоуинская вечеринка, — ответил он.
— Чудно, — ответил я, и мы двинули.
Все были на десять лет моложе меня и в костюмах, за которые выложили все сбережения, то есть немного. Была здесь Мэрилин Монро под ручку с Авраамом Линкольном, который был почему-то в крови. Был вампир с татушками и был персонаж из фильма Уэса Андерсона, и была моя вторая половинка, на которой я когда-нибудь женюсь и заведу тысячу детей. Нет, стоп — просто хипстерша в костюме Джули Эндрюс из «Звуков музыки». Я ей подмигнул, а она сунула палец в рот и притворилась, что ее тошнит. Как-то сразу у нас не заладилось.
Я сказал, что мне надо в туалет, но там на самом деле только сел на унитаз и заплакал. Мне сорок лет. Кто меня полюбит?
Кто-то постучал в дверь. Я открыл. Это был Авраам Линкольн.
— Эйб, — сказал я.
— Где твой костюм? — спросил он.
— Я не знал, что сегодня Хэллоуин, — ответил я. — Я бухаю с понедельника.
— Погодь, — сказал он.
Он достал член и поссал в раковину. Совершенно не по-президентски, надо сказать. Когда закончил, сказал: «Ладно. А теперь найдем тебе костюм». Он отвел меня по коридору в спальню и принялся вынимать все подряд из гардероба. Нашел платье и приложил мне к груди.
— Мэри Тодд? — спросил он.
— Кто?
— Моя жена, — ответил он.
— Ни слова о женах.
Он пожал плечами и стал выдвигать ящики из комода.
— Это твой дом? — спросил я.
— Нет, сэр.
— А чей?
— Какой-то телки по имени Ванда. Нет — Велма. Блин, я хз.
Он плюхнулся на кровать и с него слетел цилиндр, и он спросил, не хочу ли я занюхать кокаина. Мне показалось, что такие вещи губят политические карьеры, но все равно сказал: «Давай».
Он спросил, как я отношусь к чему-нибудь пикантному.
— Смотря о чем речь, — ответил я.
Он сел на меня, стянул мою рубашку, высыпал на живот кокаин и занюхал через короткую стеклянную соломинку.
— Господи, — сказал я.
— Знойно, — заметил он.
Я сказал ему, что никогда такого не делал. Он сказал, что пузо — для профи, и выложил мне дорожку на прикроватном столике. Я вынюхал и увидел, как по воспоминаниям из детства пролетели тысячи белых бабочек.
Он занюхал дорожку, потом я, потом он, потом я, потом он спросил, как я отношусь к чему-то еще более пикантному, чем то, чем мы занимались пару секунд назад.
Я знал, к чему все идет. Я оказался в «Горбатой горе» в стиле Гражданской войны.
Я сказал ему, что это не для меня. Даже с президентом.
— Жалко, — ответил он.
— Я себя так странно чувствую, — сказал я. — У меня горит лицо?
Он сказал, что нет, и предложил сходить за льдом.
