Значит, смерть приходит вот так… Льешо напрягся из последних сил, все еще надеясь освободиться из пут. Грозное пламя сжигало его изнутри, в то время как дрожащее тело покрылось ледяной испариной. В короткие минуты прояснения сознания он и сам удивлялся, как можно одновременно гореть в огне и дрожать от холода. Где он, каким образом вновь попал в плен?
В бреду постоянно являлся мастер Марко, напоминавший крылатое чудовище с львиными лапами и змеиным хвостом. Иногда он же вдруг представал в виде огромной хищной птицы. Острыми, словно кинжалы, когтями птица эта разрывала живот страдальца.
В голове эхом отдавался голос мага:
— Да, слабые создания называют это смертью. Избавление невозможно.
Льешо и сам слышал, как кричал во сне, будто понимал, что помощь не придет.
— Кого-то ждешь?
Мастер Ден обошел вокруг грубо сколоченной деревянной скамейки и уселся рядом, подождав, пока с лица Льешо не сойдет растерянное выражение.
— Глаза твои были открыты, но на оклик ты не отвечал.
— Наверное, я забылся, — сказал Льешо все еще глуховатым от смутного ужаса голосом. — Точнее, вспоминал давний сон.
Неподалеку шумел водопад, словно подсказывая, где именно происходят события. Имперский город Шан славился великим множеством пышных садов и парков, но Императорский Водный Сад, разбитый в честь провинции Тысячи Озер, стал для Льешо особым местом — именно сюда он неизменно приходил, чтобы привести в порядок мысли и чувства. Подобно ему самому, Водный Сад немало пострадал в недавней битве. Дотла сгорел ажурный деревянный мост, а всадники Гарнии безжалостно вытоптали участок пышной болотной травы возле речушки, которая еще немало дней после схватки казалась красной от крови. И все же в самом центре Водного Сада бурный водопад по-прежнему изливал свои прозрачные струи в каменный бассейн, а из него растекался причудливыми ручейками среди изысканного разнотравья. В многочисленных небольших прудиках плавали водяные лилии, и лотос гордо воздевал из ила золотистые венцы. Защищенный потоком, прятался в глубине зелени небольшой каменный алтарь в честь Чи-Чу, хитрого бога смеха и слез.
И сад, и Льешо сумели уцелеть в схватке и залечить раны. И вот сейчас Льешо сидел на скамейке, напоминавшей расколотое полено и установленной на самом краешке пышного веера светящихся брызг, и созерцал святилище лукавого божества, столь любимого императором. Чи-Чу наставлял уму-разуму юного принца, лишь постигавшего тонкую науку царствования. Льешо внимательно смотрел на алтарь, будто ожидая от него небесного откровения. В руке он крепко сжимал серебряную монетку и скомканный клочок бумаги. Украдкой взглянув на мастера Дена — ведь именно он и был лукавым богом Чи-Чу, только ловко замаскировавшимся, — Льешо положил записку на крошечный алтарный камень, прижав монеткой, чтобы листок не унесло ветром. А потом снова уселся на скамейку и приготовился ждать.
Мастер Ден молчал, он не взял приношение. Если бы дело дошло до состязания, одолеть лукавого бога смогла бы только вечность. Льешо тихонько вздохнул и сдался.
— Он приходит ко мне в снах — мастер Марко. Говорит, что я умираю, и я ему верю. Потом вдруг просыпаюсь, и оказывается, что его нет, а я все еще здесь. И все еще жив. Но дело в том, что сны порою более реальны, чем окружающий мир.
— Так ты хочешь знать?..
— Хочу знать, правда ли это. Или я просто схожу с ума?
— Понятно.
Льешо оставалось лишь ждать, когда мастер Ден продолжит начатую речь. Поначалу тревога не утихала, но молчание длилось, и постепенно страхи и сомнения сами собой улетучились. Весело звенела вода, падая на камни и рождая в солнечном свете мириады разноцветных радуг. Солнце грело спину, легкий ветерок обвевал лицо, живым теплом дышало дерево скамейки, на которой сидел юноша. Солнце не спеша двигалось по небосклону, и Льешо поворачивал голову вслед за его теплыми лучами, стремясь поймать их закрытыми глазами и улыбаясь этой нехитрой игре. Не осознавая, что происходит, юноша пропускал сквозь свое измученное, израненное тело красоту и сияние окружающего мира. Он уже ощущал, как и в сердце, и в уме воцаряется живительное спокойствие, приковывая тело к скамейке в безупречной непрерывности настоящего.
