Этот кот был самым смирным котом на свете. Никогда еще я не встречал кота, который был бы так непохож на кота: он настолько сильно отличался от своих собратьев, что его мяуканье было целым событием.
Как-то раз он прошел мимо меня по саду с привязанной к хвосту сковородкой: он не бежал сломя голову, как, повинуясь инстинкту, поступил бы в подобной ситуации любой другой кот. Шел он очень медленно, и увидев меня, остановился и всем своим видом, казалось, хотел сказать: «Ты видишь, как осторожно я иду, чтобы не испачкать сковородку?» Думаю даже, что он сказал бы не «видишь», а «видите»: невозможно было представить себе, чтобы он обратился ко мне на «ты».
Пасионария назвала его Джанджироламо, сокращенно Джанджи; очевидно, чтобы оскорбить одного моего друга, который носит это имя. И жалкий, смиренный, обывательский вид этого кота вкупе с пижонским именем не давал мне покоя.
Как-то раз, исполненный отвращения к его равнодушию и отсутствию веры в жизнь, я дал ему пинка под зад, чтобы заставить его реагировать, поступить, как подобает коту. Он мяукнул, но так тихо и печально, как тот, кто из бездны уныния обращается к своему гонителю со словами: «Подлец! Зачем ты убиваешь мертвого кота?»
За несколько часов до отъезда в «летнюю ссылку» я видел его в руках Пасионарии: она упаковала его, как пакет картошки, а он и когтем не пошевелил, чтобы ей помешать. Перед отъездом я взял его за шкирку и посадил на колени Пасионарии, ехавшей вместе с Маргеритой и братом в машине Карлетто, тогда как мне была поручена доставка багажа.
Кот ни на что не реагировал: казалось, он заснул. Но когда Карлетто завел мотор, произошел катаклизм: кот превратился в разъяренного льва. Он орал, шипел; думаю, он даже рычал и трубил и вел себя так беспокойно, что машина казалась захваченной целой кошачьей ротой. Ему удалось выскользнуть сквозь полуоткрытое окошко и выскочить наружу. Спустя секунду он уже сидел на верхушке самого высокого дерева в саду.
Немого придя в себя, мы попытались его позвать, но кот не сдвинулся ни на миллиметр.
— Мы поедем без кота, — наконец решил я. Тогда в машине Карлетто опять раздался страшный шум, и спустя мгновение оттуда с криком выскочила Пасионария. Она моментально вскарабкалась на дерево.
— Если кот не слезет, я тоже не слезу, — предупредила она нас сверху.
Мы все вышли из машины и вернулись в дом. Через десять минут к нам присоединилась Пасионария с котом на руках. Этого я и ждал: едва кот попал мне в руки, я его схватил и засунул в ивовую корзину, которую завязал проволокой. Тот не оказал ни малейшего сопротивления: через отверстия в корзине было видно, что он спокойно свернулся клубочком, и было слышно негромкое мурлыканье.
Вся компания заняла свои места в машине, но едва Карлетто завел мотор, корзина начала подпрыгивать с криками и воем. Однако это была очень прочная корзина: она выдерживала внутреннее сопротивление!
Мы поехали по направлению к Кремоне. Карлетто был во главе колонны, и все шло хорошо до того момента, как мы отъехали от Паулло. Там Карлетто затормозил. Я тоже остановился и стал ждать.
— По-моему, — сказал я своему другу Алю, который сидел рядом со мной и должен был поддерживать собой чемоданы, сваленные в кучу позади него, — по-моему, все будет, как и в прошлый раз: сперва выскочит кот, потом выскочит девочка, за ними Маргерита и Альбертино.
Из машины, однако, выскочил Карлетто и подошел к нам:
— Или засунь в корзину еще и свою дочку, или я дальше не поеду, — заявил он. — В корзине вопит кот, в машине еще громче кричит девочка, потому что, видите ли, в корзине вопит кот.
Я был даже разочарован, но мое разочарование длилось недолго: из окна машины Карлетто что-то выскочило — это что-то представляло собой нечто среднее между котом и корзиной: кот высунулся из дырки по пояс, помогая себе передними лапами и зубами, в то время как задние лапы находились внутри. Затем выскочила Пасионария, которая с воплями погналась за котом и корзиной, перебежала дорогу и скрылась в лесу.
Я пересадил Аля в машину Карлетто.
— Поезжайте сами, — сказал я, — я потом привезу остальных.
Поставив машину на обочине дороги, я принялся ждать. Прошло добрых двадцать минут, прежде чем появилась Пасионария с котом на руках. Едва завидев машину, кот вырвался у нее из рук и застыл метрах в двадцати от нас.
— Садись в машину, — приказал я Пасионарии. — А то я продам тебя за пятьдесят лир цыганам: они тут стоят на перекрестке.
— Я не брошу своего кота, — ответила Пасионария.
— А мы его и не бросаем, — заверил ее я, — мы поедем медленно-медленно, а кот пойдет за нами.
Пасионария села в машину, я завел мотор, и мы проехали в темпе кошачьего шага метров сто. Затем я нажал на акселератор и помчался на всех парах.
Если бы у меня было три руки, я бы смог ехать и дальше, но так как у меня их только две, через полкилометра я был вынужден остановиться, так как Пасионария организовала в машине настоящую пролетарскую революцию. Как только машина остановилась, Пасионария выскочила, перелезла через канаву и исчезла за забором. Я зажег сигарету и сунул ее огоньком в рот: нетрудно себе представить мое душевное состояние. Но что мне оставалось? Я мог только ждать.
