Фрагмент 1
Сон — как сон и не сон
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо.
Всё в облике одном предчувствую Тебя.
…
Весь горизонт в огне — и близко появленье,
Но страшно мне: изменишь облик Ты,
И дерзкое возбудишь подозренье,
Сменив в конце привычные черты…
А. Блок.
…что-то — огромное, исполински-чудовищное, неизмеримо-высокое, тучно-свинцовое, металлически-ржавое, без длины, высоты, ширины, но ощутимо-реальное (мысль не выразить словом) — с небес опустилось, коснулось вставших дыбом волос…
И — мир содрогнулся: металлическим вихрем пронесся нечеловеческий крик, пронзающий землю, омертвляющий небо, раздирающий душу — безумный, жуткий, зловещий. Он сместил пространство и время, небытие с бытием, хаос рожденья Вселенной с гармонией мироздания — всё движение гибнущей мысли сошлось в этом яростном крике.
То кричал я, ужасом страха объятый: то, что черной горою высилось в небе, выбрало в жертву меня, прилетело за мною из тьмы подземного царства, и душа моя — слабая, бедная, беззащитная — не хотела со мной расставаться и уходить во мрак преисподней.
И тогда прочь побежал я от тучи громадной. Тучи тяжелой, всемирной, несшей запах тлена и смерти. Туча гремела раскатами грома, скрежетала кривыми зубами, пронзительным рокотом смерти сотрясая спокойствие ночи. Я бежал, и в спину мне несся хохот железный: "Ха! Ха! Ха! Ты не уйдешь от меня, не спасешься, слепая песчинка, что брошена властной рукою в океан человеческой жизни! Как не вечен песок под напором волн океанских и ветров вселенских, так и тебе никогда не уйти от меня, и готовься ты к жуткому пламени смерти…" Так дышала мне туча в затылок, толкая во взмокшую спину, и неслась мрачной, жестокой судьбою за мною — беззащитной, ничтожной, мелкой и слабой песчинкой на бессмертном теле Вселенной…
И бежал я по узким, кривым и зловонным улицам какого-то мертвого города, и преграждали мне путь серые глыбы руин, и пьянящий, дурманящий запах тлена и смерти ядовито струился из развороченных комнат. Я кричал, звал на помощь, рвался вперед, удирая от смертельного страха — но никто не слышал меня в этой части чужого пространства, и мой голос исчез, испарился, он широкой воронкой врезался в шершавые стены черны руин и растворялся в непроглядной небесной пустыне.
Так уходила надежда…
И видел я себя в окружении странных призраков, они походили на сухие деревья в умершем лесу, и ржавые ядовитые когти на корявых ветвях хватали меня липко-гнилыми, вонючими лапами, обнимали за плечи, цеплялись за руки, ползли по лицу, обвивали шею, лезли в рот, щупали горло, повсюду оставляя гнилые следы. Тошнило от скопленья густого зловонья, прерывалось дыханье, и бежать было трудно, и не было мыслей и сил.
Бежать было трудно: ноги — отчего-то босые — вязли в коричневой жиже.
Чавкало что-то безгубыми пухлыми ртами за моею спиною. И шепот свистящий, змеиный отовсюду был слышен — "Не уйдешь, не уйдешь!". И я понимал, что сейчас упаду, и зловонная жижа мгновенно проглотит меня, и небесная тьма — твердая, каменная и безжалостная, по-живому мертвая и по-мертвому живая — обрушится мне на голову всею твердью небесной, тонн-миллионной, едкой кислотой глаза выжигая, крючьями острых когтей на клочья кожу сдирая, черными жерновами зубов кости в песок превращая…
И забыл я от страха — кто я и откуда? И стучал за моею спиной жутко-тревожный набат, как грозное напоминание о скором хаосе небытия, и стучал тяжелый молот по наковальне в моем воспаленном мозгу, выбивая оттуда последние мысли. И ноги — отчего-то босые, черные от грязи, красные от крови, — несли меня по улицам мертвым, враждебным, пустынным, зловонным, и тишина ревела в ушах, и мертвый город не желал открыть мне свои двери и дать спасительный приют в своих стенах. И сердце исступленно рвалось из груди — на волю рвалось, как рвется сизокрылая чайка из мраморной клетки в лазурь ясного и вечного неба.
А молот тяжелый гремел, дробил наковальню: "Не уйдешь! Не уйдешь! Не уйдешь!"
И вдруг — кончился ужас…
С трудом я открыл тяжелые, мокрые, липкие веки. Мотнул пудовой головой — и рассеялись в дальних мирах и пространствах остатки жутко-кошмарного сна.
Но въевшийся в душу страх — не спешил даровать мне свободу. Продолжал громыхать жуткий молот, барабанило сердце тревогу, пальцы нервно дрожали…
Я медленно встал с кровати. Бросил в окно настороженный взгляд — ночь была за окном, беспросветная, беспробудная, темная-темная ночь. Звездное небо сияло песчинками звезд, хитровато взирала на землю лукавым ликом луна.
Я оделся и вышел из дома.
Меня окружала необъятная, мягкая и добрая, совсем не страшная ночь. В небесах, ослепительно-черных, ярким светом лучились хрустальные огоньки далеких звездных миров. Над дальним лесом хмуро висела, как напоминание о пережитом кошмаре, жутковато-кладбищенская луна, загадочное светило ночное, укравшее свет у светила дневного, чтобы в пору ночную, как Прометей, нести его людям.
Луна висела в небесном просторе, отбрасывая на деревья призрачные, таинственно-мрачные, печально-загадочные тени, плавно серебрились тропинки, и белесо сиял остов порушенной церкви. И эта белая церковь показалась мне очень знакомой, словно я мог видеть ее когда-то — в прошлой, навсегда ушедшей из памяти жизни…
