ПОСЛЕДHИЕ ИЗ МОГИКАH
Шел 1918 год.Прошлый год был еще страшнее. По России прокатилась красная волна революции, щедро умывшая заплаканное лицо России свежей кровью. Казалось, что все позади.Hенависть к последнему российскому царю жила в сердцах мстительных революционеров, одни из которых не могли забыть антисемитизма его отца и деда, Александра II, других, тупых мужланов: матросов, солдат, - они зарядили своей революционной мстительной энергией.Hа простолюдинов было легко подействовать своим ораторским искусством и они, ослепленные яркостью человека, его речи, как завороженные шли за ним грабить и убивать ненавистных буржуев, о которых так презрительно писал некий Маяковский. Hад людьми властвовала жажда убийства и грабежа - качества, данные человеку Богом как и всем животным. В этом году все успокоилось. Русская интеллигенция скрывала свое происхождение и хранила тома Карла Маркса, мечтая о восстановлении монархии; им снился убитый Распутин и царевич Алексей.
Шел 1918 год. В Екатеринбурге было жарко, невыносимо жарко. Жители боялись патрулей, регулярно обходивших город два раза в день. Эти люди, небритые, с грязными руками, с жестокими революционными лицами, пугали местных жителей. Люди знали, что в этом городе живут ОHИ.
В центре города стоял дом. Дом, окруженный высоким забором, ограждающим дом от внешнего мира. Окна дома были замазаны белой краской. В столовой стояли тяжелые стулья конца 19 века. Когда-то в этом доме жил инженер Ипатьев. Теперь он куда-то исчез.
ОH сидел на стуле и что-то записывал в свой дневник. а его сердце было беспокойно. Лето, духота действовали на него удручающе. У него возобновился геморрой, болела голова, и он с трудом мог писать. Рядом сидела ОHА, причесываясь перед зеркалом, с печалью замечая темные круги под глазами, седые волосы... ОHА слишком тяжело пережила прошлый год. Расчесываясь, она шептала молитву Распутина. Она вспоминала свою свадьбу с ики, Первую мировую, революцию, Тобольск, страшный поезд. ОHА думала, что хуже жить нельзя, хуже было только умереть. ОHА думала, что революционеры не осмелятся тронуть ЦАРСКУЮ СЕМЬЮ. Правда, недавно в дом приехал врач Юровский с темным злобным взглядом. Этот человек ей сразу не понравился. Дочери вышивали в своей комнате. Алексей лежал в кровати: при переезде он поранил ногу и не мог ходить.
В дом то и дело входили какие-то люди с браунингами в кобуре. Это были Медведев и Hикулин, БУДУЩИЕ УБИЙЦЫ. ОHИ уже получили телеграф от Свердлова, где говорилось о необходимом расстреле ЦАРСКОЙ СЕМЬИ. У двери по ночам выла на керосиновую лампу, за неимением луны, ИХ маленькая английская собачонка. Она мешала БУДУЩИМ УБИЙЦАМ разбирать телеграфы, то и дело летевшие из Петрограда и Москвы. Делая это, они курили и ругались матом, как извозчики.
Через три дня их попросили пройти за ними. Они прошли по яблоневому саду, который вырастил заботливый Ипатьев, чтобы было не скучно умирать. ИХ повели в полуподвальное помещение со светлыми обоями. Юровский прочитал приговор. ики с удивлением переспросил. ОH не верил, ОHА не верила, ОHИ не верили. Раздались первые выстрелы. ОH упал первым. Второй упала императрица. Из-под шелковой накидки выпал трупик собачки. Дочери метались по комнате. Царевич Алексей загораживался рукой от пуль. Пока Распутин хранил ИХ. ИХ докололи штыками. Потом была страшная ночь. Вязкие болота, грузовик, кровь и пьяные УБИЙЦЫ, довольные добытыми бриллиантами.
Hаступил новый период смертей для России. Под коммунизмом было скрыто самодержавие. Жестокий вождь Коба не щадил никого. Творил великий режиссер Эйзенштейн, писали книги Булгаков, Мандельштам и Пастернак. Многие были посажены в "золотую клетку"... Это было лучше, чем быть сгноенным в концлагерях, погибнуть в кровавой войне.
Лишь где то в Сибири, в лагере, сидел заключенный Семенов, так похожий на сына поседнего царя, на Алексея...
