Вы когда-нибудь бывали в Африке? Александр тоже попал в нее первый раз, да еще без визы. Тем не менее несколько часов назад он пересек уже вторую государственную границу за этот день. Но все шло по плану, и был он к тому же не одинок. Кроме того, попав в эту местность впервые, он, однако, все о ней знал: готовился к посещению кропотливо и долго, как и все остальные. Время тикало своим чередом, и край солнечного диска уже появился над холмами, когда их бронированная машина достигла кромки воды. Александр сидел, сняв шлем, и, повернув голову, наблюдал в узкую амбразуру это замечательное зрелище. Дневное светило было ярко-малиновое, объемное и двигалось, как гигантский переливающийся воздушный шар. Однако досмотреть это не надоедающее, происходящее ежедневно, но так редко наблюдаемое людьми действо не пришлось, по обоим бортам бронемашины уже выдвинулись два дополнительных водомета, и Швара скомандовал: «Задраить люки!» И тогда они поплыли, таращась друг на друга в темноте, потому что все амбразуры зашторились прочнейшими металлопластиковыми ставнями. Макрак попытался отмочить какую-то хохму, но всем было не до него, а потому он рассмешил только самого себя. Зато от отсутствия тряски стало гораздо легче, да и фон шума изменился, гусеницы уже не скребли по булыжникам, а равномерно перегоняли под днищем пресную воду. Сидящий рядом Бид нахально сажал переносной аккумулятор, слушая на вделанном в ушную раковину наушнике какую-то лично скомпонованную сборку рок-н-ролльных хитов, но Александр смотрел на это сквозь пальцы: один выстрел кинетического ружья жрал в долю секунды энергию, достаточную для прогона тысячи компакт-дисков. Кто сказал, что надо бросить песни на войне? После боя сердце просит музыки вдвойне! Правда, боя еще не случилось, но от перестановки слагаемых сумма не меняется. А от путешествия по этим бесконечным холмам можно было впасть в дрему, и любое занятие годилось, тем более что им дали хорошо выспаться перед операцией, и к тому же нервное напряжение с каждым километром приближения к цели продолжало нарастать. Александр вызвал в памяти картинку оперативной обстановки, пытаясь воссоздать детали. В принципе, это было не нужно, стоило надеть шлем, и карта местности, в любом необходимом масштабе, могла бы появиться по первому требованию, но ведь надо было себя чем-нибудь развлечь.
В пехотном отсеке их было семеро, а вообще в вездеходе десять человек – боевое отделение разведки и диверсии. Лейтенант с водителем впереди, да еще наводчик орудия в промежуточном, выше размещенном, отсеке с боеприпасами. Александр был заместителем Швары, но прослужил в армии гораздо больше его, однако Швара был как-никак офицером, а потому имел преимущество касательно высшего образования. Александра это нисколько не обескураживало, за время службы он сменил множество начальников, и лейтенант Швара был далеко не худшим. Видимо, вышерасположенное командование его тоже ценило, правда, не в плане его жизни и здоровья, а как отточенный инструмент для выполнения необходимых функций. Пока Александр занимался тренировкой памяти, машина преодолела не слишком широкую речушку и, убрав водометы, снова врезалась в полосу кустарника.
– Как настроение, парни? – осведомился Швара, и его голос отобразился одновременно во всех слуховых органах, причем у каждого индивидуально. В принципе, это был не его голос как таковой, микромикрофон лейтенанта, в свою очередь, помещался в верхней челюсти, ближе к уху, и передавал не привычные колебания воздуха, а непосредственно колебание кости, однако чистота голоса от этого только выигрывала.
– Все в норме, шеф, – отозвался Александр. – Скоро начнем разминку?
– А куда мы денемся, – в тон ему отозвался начальник, и ответ его закончился каким-то неясным шорохом: он улыбался, но улыбка тоже являлась движением мышц, и аппаратура передала и ее.
Вопрос сержанта и ответ офицера не имели смысла, они все прекрасно знали, на каком этапе придется произвести спешивание, но это было нечто в виде светского разговора, и деться от него было некуда. Ну, а затем они вновь ехали молча, ровно до того момента, когда писк в индивидуальном передатчике каждого возвестил о первых сложностях.
– Все за борт! – заорал Швара. – Ракета!
И они напялили шлемы, и врубили боевую программу, и посыпались в задние, распахнутые настежь дверцы, и на бронетранспортере остался только боевой экипаж в количестве двух: водителя и наводчика. И машина, не слишком громко шумя – все-таки это была разведывательная, очень дорогая разработка, – завертелась, ставя дымовые, радиолокационные и иные помехи, и пошла, помчалась назад, вклиниваясь между холмами, сбивая эту чертову самонаводящуюся и, наверное, очень издалека прилетевшую противотанковую ракету. А пехота, бегом, бегом, уже рассредоточивалась в боевой походный порядок, и каждый во взводе видел эту ракету прямо в своей глазнице, потому как дисплеев у них не было, а были дорогостоящие, наводящиеся прямо в зрачок лазеры, изменяющие место наведения луча три тысячи раз в секунду, а потому оперативно-тактическую обстановку они ощущали как на ладони, и ее двумерное измерение даже несколько затеняло реальный трехмерный пейзаж. И каждый из них, прыгая по кочкам, одновременно наблюдал, как метка, обозначающая ракету, распалась и уже не отслеживаемые ее части рванулись вниз, наводясь самостоятельно, может, по тепловому, а может, по радиофону, и тогда они, согласно наставлениям, голосом отключили на время свои нашлемные локаторы, опасаясь выдать себя. И уже только некоторые, особо любопытные и кому не мешали складки местности, видели, как сразу два разрыва полоснули по крыше их недавнего убежища и как изуродованная, лишившаяся башни машина, вся в облаке пены автоматических огнетушителей, ушла, скрылась за невысокими зарослями.
