Ближневостойный трибунал
Только год спустя после смерти отца я собрался с силами и смог разобрать его архив. До годовщины я всячески оттягивал этот момент, словно по-ребячески опасаясь получить нагоняй за копание в его вещах…
Отец в свое время был довольно известным журналистом, и не потому, что обладал бойким пером, отнюдь, писал он медленно и тяжело, подолгу выверяя каждое слово и переделывая каждую фразу. Однако он обладал крайне высокой работоспособностью, был неравнодушным человеком, часто обращался к темам, которые не сулили ни высоких заработков, ни громкого имени. Из-за этого он прослыл у журналистской братии чудаком, альтруистом; над ним подсмеивались за глаза, но все же уважали и за гражданственность, и за целеустремленность.
Архив составляли в основном его собственные статьи в различных изданиях, но был также и десяток блокнотов, исписанных — в полном смысле — вдоль и поперек. Пролистав блокноты, я с неимоверным изумлением обнаружил дневник. Удивление мое был вызвано тем, что ни я, ни мать никогда отца за этим занятием не замечали, а потому находка вызвала у меня крайнюю заинтересованность.
Чтение записок, сделанных с многочисленными сокращениями, понятными, видимо, только автору, проходило с большим трудом, иногда это занятие больше напоминало криптографические экзерсисы. Однако понемногу я все же осилил эти многочисленные ребусы и шарады и после прочтения был ошарашен: об описываемых отцом событиях я ничего не знал! В поисках дополнительной информации мне довелось прочитать несколько монографий по истории того периода, пролистать подшивки газет в библиотечных архивах, просмотреть множество мемуаров различных политиков — никаких упоминаний! Даже поиски в Интернете были абсолютно безуспешными, как будто и вовсе никогда ничего не происходило. С подобным я столкнулся впервые и был потрясен!
Однако не верить отцовским записям у меня не было оснований, поэтому после долгих колебаний я все же решил предать гласности узнанное, ознакомить, так сказать, широкие круги общественности... Кроме того, у меня теплится надежда, может, кто-нибудь из свидетелей или участников тех событий, наконец, их родственники откликнутся и помогут, что называется, пролить свет на эту загадочную историю.
12 сентября 201… года
Странный звонок был сегодня… Кто-то, очень хорошо говорящий по-русски, но не выговаривающий звук «п» — явный признак араба, предложил мне принять участие в освещении судебного процесса, этакого новоявленного Нюрнбергского трибунала или ближневосточного аналога Гаагского международного суда. Подсудимый, по его словам, какой-то экс-президент США, совершивший преступления против народов арабских стран.
- Я бонимаю, мое бредложение звучит более чем странно, но если вы бродиктуете свой электронный адрес, я вам вышлю видео, и у вас будет возможность самому убедиться в бравдивости моих слов…
Адрес я, разумеется, продиктовал, тоже мне, секрет Полишинеля! Если уж он знает мой домашний телефон, то наверняка выяснит — или уже выяснил? — без труда и все остальное…
Напоследок араб мне пообещал:
- Через бару дней я вам бозвоню. Вы бока бодумайте…
Минут через 15 по электронке посыпались сообщения с архивированными файлами – частями фильма. Видео было короткое: Джимми Форест, который был президентом США в начале 2000-х, запомнившийся своим дебильным юмором и войной в Ираке, держал в руках свежий номер Time и скороговоркой, словно некто, стоящий сзади, подталкивал его в задницу шилом, рассказал о собственном похищении и пребывании в каком-то узилище…
Очень все это странно: ни одно информагентство об этом не сообщало.
И на розыгрыш все это очень мало похоже: нет у меня таких друзей, готовых выбросить столько денег ради прикола.
Интересная деталь: араб всякий раз игнорировал мои вопросы о том, кого он представляет. Будто и не слышал их…
14 сентября 201… года
Араб действительно сегодня позвонил:
- Вы бодумали, господин Ватченко? Готовы бринять мое бредложение? Или же вас все еще гложут какие-то сомнения?
Я ответил, что сомнения действительно есть. И тут же, что называется «в лоб», спросил его:
- Почему все информагентства до сих пор молчат о похищении Фореста?
Араб помолчал несколько секунд и ответил с некоторой восточной витиеватостью:
- Мне не хотелось бы, уважаемый Алексей, говорить блохо о ваших коллегах, но если вы акцентируете ваше внимание на заданном вами же вобросе, то для вас, несомненно, умного человека, к которому я отношусь с большим уважением, не составит труда отыскать ответ… Бо этой бричине мы и бриглашаем честных, незаангажированных журналистов, в том числе и вас, — тут он, видимо, не удержался и решил блеснуть знанием украинского языка — шановный бан Ватченко, для освещения работы трибунала, на котором с соблюдением всех демократических норм будут расследованы злодеяния Джимми Фореста…
Аргумент мне показался веским, и после него я начал склоняться к принятию предложения. Араб — так, кстати, и не представившийся! — мои колебания, похоже, моментально почувствовал, так как заговорил эмоциональнее, наступательнее. В конце концов, я ответил ему, что согласен, и мы минут десять еще обсуждали технические детали: визы, билеты, встречающих, размещение и другие подобные вопросы, возникающие в таких случаях.
