Теперь уж и не вспомнить, когда именно родилась эта гениальная идея. Может, лет пять назад? Наверное. Или нет. Тогда Жанлен только закончил университет и еще не думал перебираться в Амстердам на постоянное жительство.
Честолюбивые мечты, «прекрасной юности порывы» — все это затмевало его ищущий взор. А ищущий он был по одной весьма прозаической причине. Учеба закончилась, родители объявили сыну, что пришла пора себя обеспечивать самому. И верно. Давно бы надо. Жанлен жил у отца с матерью как у Христа за пазухой: все имел, ни за что не платил. Правда, летом, а иногда и зимой ради экзотического развлечения он подрабатывал в одном парижском кафе, очень заурядном, не заслуживающем хоть сколько-нибудь положительной оценки, но и это разгоняло скуку однообразия. Отец Жанлена, месье Тартавель, обеспечивал семью всем необходимым. Да, пожалуй, и не только необходимым.
Достаточно вспомнить, что у всех четверых его сыновей были машины, а у старшего — Поля — пара отличных английских лошадей…
Безоблачная юность. Куда унесла ты свое благоухание и безмятежность? Однако Жанлен не жалел о том, что родители почти выставили его за дверь, сочтя свой долг исполненным. Даже обрадовался — устраивайся сам. Отлично! Наконец-то прочь опеку. Прошло пять лет, а Жанлен до сих пор радовался этому событию.
Но что-то он отвлекся от дела. Интересно, Ньиве Керк лучше будет смотреться в пасмурный день или в солнечный? Во всяком случае сегодня небо в пушистых белесых облаках прямо-таки сияло цветущей лазурью. По-моему, очень даже ничего, подумал Жанлен. Готические пики, устремленные ввысь, двускатные кровли — вся постройка словно искрилась в лучах солнца. Жанлен пробовал снимать церковь вечером и утром. И даже ночью, но снимки получались, мягко выражаясь, неудачные. Розовые отблески переходных состояний — восхода ли, заката ли — вносили какую-то сумятицу в изображение. Казалось, огромные окна, отражающие свет, наполнились зловещими гримасами, словно там, за стеклами, ехидничали бестелесные привидения, целые толпы призраков. Становилось жутко. Ночью, во мраке, церковь внушала самый откровенный ужас, на какой только способна постройка XV–XVI веков.
Жанлен один раз взглянул на снимок и сразу разорвал его, отправив в мусорную корзину.
Надо же, такой пристойный памятник, место, где до сих пор происходит коронация нидерландских правителей, а так преобразился. Нет-нет, траурные уборы тоже не подходили Ньиве Керк. Оставалось попробовать днем. Но едва Жанлен стал пристраиваться с фотоаппаратом, как ему пришло в голову, что, возможно, церковь будет выглядеть лучше на фоне серого осеннего неба в дождливый день. А! Черт с ним. Надоело. Сколько лет у Жанлена не доходили руки до этого злополучного снимка! Он нутром чувствовал: отложи дело хоть еще на час — и стены его квартиры, выходящей окнами на площадь Дам, никогда не украсит заветное изображение, единственный памятник в Нидерландах, который, кстати, находясь чуть ли не ближе других, все еще не попал в коллекцию незадачливого фотографа. Интересно, почему всегда выходит именно так. То, что рядом, только руку протяни, вечно остается неохваченным. Просто постоянно говоришь себе: «Потом, куда торопиться, еще успею», — и в итоге забываешь о прежних намерениях. Так получилось и с Ньиве Керк.
Жанлен объездил всю страну, отснял, казалось бы, даже незначительные следы старины. Усадьбы аристократов, уцелевшие домишки в деревнях, да мало ли что еще! И уж конечно памятники. Все они украшали его квартиру. Жанлен вставлял каждый снимок в рамку под стекло.
Просто ему нравилось, что на стенах висят культурные ценности, отснятые им самим. Все фотографии представляли собой произведения искусства. Это кажется смешным, но образование Жанлена никак не было связано с изображением и отображением.
Отец его был в Париже владельцем одной из самых престижных адвокатских контор, где в год вели по несколько сотен процессов и почти всегда выигрывали их. Месье Тартавель хотел дать младшим сыновьям именно юридическое образование. Жанлен и Жак — близнецы, впрочем, абсолютно не походившие друг на друга, — в один год поступили на юрфак. Поль в свое время закончил медицинский и работал теперь в Руане, а средний сын, названный в честь прадеда-англичанина Родоном, жил счастливо в Бельгии и занимал должность одного из управляющих весьма влиятельной и солидной фирмы.
Жанлен и Жак прекрасно понимали, зачем, собственно, отец настаивает на их самостоятельности: Фредерик Тартавель хотел, чтобы младшие дети узнали жизнь, на практике попробовали применить свои познания. А потом, когда их дела пойдут в гору, отец пригласит сыновей в свою контору. Пусть, мол, щенки в грязи повозятся, а там уж можно будет вытащить да облагородить. Но старый пес просчитался. Дело в том, что ни для Жака, ни для Жанлена ремесло адвоката не представляло особого интереса. Да, они получили соответствующее образование. Но братьям в ту пору было абсолютно наплевать, куда идти учиться. Отец сказал юрфак — значит юрфак. Не хотелось семейных драм и конфликтов. Да и к чему ссориться, если еще и сам не знаешь, чего хочешь. А братья не знали. Как-то не думали. Но зато, оказавшись на улице без гроша, они, поступив на службу в мелкие частные конторы, наконец осознали весь трагизм происходящего. Да, у них была практика в университете. Да, они общались с заключенными.
