Человек начинает умирать в день своего рождения. Большинство людей живут, отрицая незримое присутствие смерти до того самого момента, пока не осознают, в преклонном возрасте или в тяжелой болезни, что она давно уже с ними рядом.
А вот Митчелл Рафферти мог с точностью до минуты назвать дату, когда он начал осознавать неизбежность смерти: понедельник, 14 мая, 11.43 утра, за три недели до своего двадцать восьмого дня рождения.
До этого момента он редко думал о смерти. Прирожденный оптимист, очарованный красотой природы и с улыбкой воспринимающий человечество, он не имел ни малейшей причины для того, чтобы задаться вопросом: а когда и как может быть доказана его смертность?
Когда зазвонил телефон, он стоял на коленях. Ему еще предстояло заполнить тридцать квадратиков красными и лиловыми бальзаминами. Сами цветы не пахли, но ему нравился запах, идущий от плодородной почвы.
Его клиенты, владельцы вот этого конкретного дома, любили сочные цвета: красный, лиловый, ярко-желтый, ярко-розовый. Белый и пастель их совершенно не устраивали.
Митч понимал почему. Выросшие в бедности, они создали успешное предприятие, много работая и не боясь рисковать. Их жизнь бурлила, и яркие цвета олицетворяли для них буйство природы.
В это вроде бы ординарное, но на поверку оказавшееся знаменательным калифорнийское утро солнце напоминало шар расплавленного сливочного масла, подвешенный в бездонной синеве.
И пусть оно еще не обжигало, а только грело, Игнатия Барнса прошиб пот. Лоб и щеки блестели, с подбородка капало.
Работая на той же клумбе, в десяти футах от Митча, Игги напоминал сваренного рака. С мая до середины июля его кожа не желала темнеть, только краснела. Так что два месяца в году, прежде чем наконец-то покрываться загаром, он мог спокойно прятаться в помидорах.
Игги не понимал важность симметрии и гармонию ландшафтного дизайна, не мог он и как следует подстричь розовые кусты. Но отличался трудолюбием и всегда умел поддержать разговор.
— Ты слышал, что случилось с Ральфом Ганди? — спросил Игги.
— Кто такой Ральф Ганди?
— Брат Микки.
— Микки Ганди? Я и его не знаю.
— Конечно, знаешь, — возразил Игги. — Микки частенько заглядывает в «Раскаты грома».
В баре «Раскаты грома» обычно собирались серфингисты.
— Я там давно уже не бывал, — ответил Митч.
— Давно? Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Я думал, ты иногда туда все-таки заглядываешь.
— Значит, меня там недостает?
— Признаю, никто еще не назвал стул у стойки бара в твою честь. Ты нашел местечко получше «Раскатов грома»?
— А ты не помнишь, как три года тому назад приходил на мою свадьбу? — спросил Митч.
— Конечно, помню. Пирожки с морепродуктами были отменные, а вот рок-группа — выпендрежная.
— Они не выпендривались.
— А тамбурины?
— С деньгами у нас было не очень. Но, по крайней мере, на аккордеоне никто из них не играл.
— Только потому, что игра на аккордеоне требует более высокого интеллектуального уровня.
Митч вырыл ямку в земле.
— И на пальцах у них не было колокольчиков.
Вытирая пот со лба, Игги пожаловался:
— У меня, должно быть, эскимосские гены. Меня прошибает пот и при десяти градусах.
— Я больше не хожу по барам, — уточнил Митч. — Я — женатый мужчина.
— А что, нельзя совмещать семейную жизнь и «Раскаты грома»?
— Я предпочитаю дом любому другому месту.
— Ох, босс, как это грустно.
— Это не грустно — чудесно.
— Если посадить льва в клетку на три года, даже на шесть лет, он никогда не забудет, что такое свобода.
— Ты спрашивал льва?
— Мне не нужно спрашивать. Я и есть лев.
— Ты не лев. У тебя вместо головы чурбан.
— Я рад, что ты встретил Холли. Она — удивительная женщина. Но я предпочитаю свободу.
— Имеешь право, Игги. И что ты с ней делаешь?
— Делаю с чем?
— Со своей свободой. Что ты делаешь со своей свободой?
— Все, что пожелается.
— Например?
— Все. Если, к примеру, мне хочется съесть на обед пиццу с колбасками, я не должен спрашивать какую-то дамочку, что хочет она.
— Важный момент.
— И если я решу заглянуть в «Раскаты грома» и выпить несколько кружек пива, никто не будет проедать мне за это плешь.
— Холли не проедает плешь.
— Я могу насасываться пивом каждый вечер, и никто не будет звонить мне по мобильнику и спрашивать, когда я приду домой.
Митч начал насвистывать мелодию «Рожденный свободным».[1]
— И если какая-нибудь деваха подходит ко мне, я вправе станцевать с ней рок-н-ролл.
— Они постоянно подходят к тебе, не так ли, эти сексуальные девахи?
— Женщины нынче смелые, босс. Если им чего-то хочется, они это берут.
Митч усмехнулся.
— Игги, ты же не трахался с того времени, когда Джон Керри думал, что станет президентом.[2]
— Не так уж и давно это было.
— А что случилось с этим Ральфом?
— Каким Ральфом?
— Братом Микки Ганди.
— Ах да. Игуана откусила ему нос.
— Кошмар.
— На берег накатывали десятифутовые волны, вот Ральф и несколько парней решили ночью отправиться на Клин.
Клином называлось знаменитое среди серфингистов место, оконечность полуострова Бальбоа на Ньюпорт-Бич.
— Набили сумки-холодильники сандвичами и пивом, а один из них привез с собой Минга.
— Минга?
— Игуану.
— Так это домашний любимец?
