Так много может измениться за десять лет. Он был готов к этому. В течение всего перелета из Лондона и долгой, извилистой дороги на север из Бостона в Квайет Вэлли, Нью-Хэмпшир, население которого составляло триста двадцать шесть человек, — по крайней мере, так было десять лет назад, когда Джейсон был здесь последний раз, — он думал о том, как все изменится. Десять лет изменят даже такой Богом забытый городок в Новой Англии. Люди рождались и умирали. Менялись владельцы домов и магазинов. Кто-то вообще уехал.
Не впервые с тех пор, как Джейсон решил посетить свой родной городок, он почувствовал себя глупо. В конце концов, вполне возможно, что его даже не узнают. Он уезжал худым, дерзким парнем в потрепанных джинсах. А возвращался человеком, который научился, как превратить дерзость в высокомерие и как добиться успеха. Его тело все еще было худым, но одежда, пошитая на заказ на Сэйвил Роу и Седьмой Авеню, сидела на нем, как влитая. Десять лет превратили его из отчаянного мальчишки, намеревающегося оставить свой след в жизни, в самодовольного внешне мужчину, который добился известности. Чего эти десять лет не смогли изменить, так это того, что было внутри. Он все еще искал место, где смог бы пустить корни. Вот почему он возвращался в Квайет Вэлли.
Дорога извивалась и петляла между деревьями, вверх в горку и снова вниз, как тогда, когда он в обратном направлении ехал в Грейхаунд. Дорога, то ровная, то ухабистая, когда он поднимался в горку, была скрыта под снегом. Деревья, покрытые снегом, искрились в лучах солнечного света. Соскучился ли он по этому? Одну зиму он провел в Андах, по пояс утопая в снегу. Другую изнемогал от жары в Африке. Годы накладывались один на другой, но, как ни странно, Джейсон мог вспомнить каждое место, где проводил Рождество в последние десять лет, хотя он никогда его не праздновал. Дорога сузилась, и впереди показался широкий поворот. Он мог видеть покрытые снегом горы, на которых росли сосны. Да, он соскучился по этому.
Солнце отражалось от сугробов. Он поправил солнцезащитные очки и притормозил, затем, повинуясь импульсу, остановился. Когда он вышел из машины, от его дыхания образовались клубы пара. Кожу покалывало от холода, но он не стал застегивать пальто или доставать из карманов перчатки. Ему необходимо было почувствовать это. Дышать разреженным, ледяным воздухом было все равно, что вдыхать тысячи крошечных иголок. Джейсон поднялся на небольшой холм и посмотрел вниз на Квайет Вэлли.
Он родился и вырос здесь. Здесь он узнал, что такое горе, и здесь влюбился. Даже с такого расстояния он мог видеть ее дом; дом ее родителей, напомнил себе Джейсон, и почувствовал старый, знакомый укол злости. Она живет сейчас со своим мужем и детьми.
Обнаружив, что его руки крепко сжаты в кулаки, он осторожно расслабил их. За последние десять лет он превратил умение управлять эмоциями в искусство. Если он мог делать это в своей работе, рассказывая о голоде, войне, и страданиях, он мог это сделать и для себя. Его чувства к Фэйт были чувствами мальчишки. Теперь он мужчина, а она, как и Квайет Вэлли, — лишь часть его детства. Он проехал более пяти тысяч миль, чтобы доказать это. Повернувшись, Джейсон вернулся в машину и поехал вниз по дороге.
С расстояния Квайет Вэлли выглядел, как на картине Керриэра и Айвза, — все белое и уютное на фоне гор и леса. Когда он подъехал ближе, панорама стала менее идиллической и более подходящей. Поблекшие рисунки виднелись то тут, то там на расположенных на окраине домах. Заборы покосились под снегом. Он увидел несколько новых домов, на месте которых когда-то было несколько полей, и напомнил себе, что ожидал этого.
Из труб клубился дым. Собаки и дети играли в снегу. Сверившись с часами, Джейсон увидел, что была половина четвертого. Занятия в школе закончились, а у него путешествие отняло пятнадцать часов. Мудрее всего было бы проверить, работает ли еще гостиница Вэлли, и снять комнату. На его губах заиграла улыбка, когда он подумал о том, владеет ли ей все еще старый мистер Бинтри. Он со счета сбился, сколько раз Бинтри повторял, что ничего, кроме неприятностей, от него ждать не придется. Джейсон получил Пулитцеровскую премию и награду зарубежных пресс, чтобы доказать обратное.
Дома стояли близко друг к другу, и он узнавал их. Вот дом Бедфордов, этот — Тима Хокинса, а тот — вдовы Мэрчант. Он притормозил, проезжая аккуратный голубой заборчик. Она не изменила его цвет, заметил он, и почувствовал себя странно довольным. Старая ель перед двором была уже украшена яркими красными лентами. Вдова была добра к нему. Джейсон не забыл, как она варила горячий шоколад и часами слушала его, когда он рассказывал о путешествиях, которые хотел бы совершить, о местах, которые мечтал увидеть. Ей шел седьмой десяток, когда он уехал, но она была слеплена из прочного материала жителей Новой Англии. Он подумал, что все еще мог найти ее на кухне, терпеливо разжигающую дровяную печь и слушающую своего Рахманинова.
Улицы города были чистыми и опрятными. Жители Новой Англии были практичными людьми, и, считал Джейсон, такими же стойкими. Город изменился не так сильно, как он предполагал. Рейлингз Хардвор все еще находился на углу Мэйн Стрит, а почта располагалась в кирпичном здании, размером не больше гаража. Все та же красная гирлянда была натянута от одного фонарного столба к другому, как это было в годы его юности каждое Рождество. Дети лепили снежную бабу перед домом Литнеров. Но чьи дети, подумал Джейсон? Он пристально смотрел на детей в теплых красных варежках и ярких сапогах, зная, что любой из них мог быть ребенком Фэйт. Злость вернулась, и он отвернулся.
