— Человек падает к ногам Ангела Смерти подобно тому, как дичь падает к ногам охотника.
Голос священника гулко отдавался под низкими сводами церкви. Тонкие солнечные лучи били в стрельчатые окна над алтарем.
Кассандра украдкой потянула за лиф темно-лилового платья, горько жалея о том, что позволила Сиене затянуть корсет так туго. Китовый ус нещадно сдавливал грудь, девушка едва могла вздохнуть. Она обернулась к Мадалене — неужели это почудилось только ей, Кассандре, однако слова служителя Бога звучали так, словно он выносил приговор, а не совершал панихиду по юной графине, представительнице одной из самых известных венецианских семей. Однако лицо подруги почти скрывал высокий кружевной воротник, так что девушке удалось лишь заметить, как Мадалена прижала платочек к миндалевидным глазам.
Кассандра вновь обратила свой взгляд на священника в темном одеянии, с холодными глазами, темными и матовыми, точно вулканический песок. Произнося свою проповедь, он страстно жестикулировал, и черная мантия развевалась, словно крылья.
На каменном постаменте покоилась хрупкая фигура. Ливиана. Последние несколько недель девушка уже не вставала с постели — мучительные приступы кашля, при которых прижимаемое ко рту полотенце окрашивалось кровью, отнимали у нее последние силы. Несмотря на все старания лекарей, больная стремительно угасала.
Теперь тело Ливианы — и в это невозможно было поверить! — лежало в церкви, укрытое погребальным покровом и засыпанное лепестками цветов.
После службы Ливиану вынесут из собора, положат в лодку и отвезут на крошечный остров Сан-Доменико, где ей предстоит упокоиться в фамильном склепе на церковном кладбище в двух шагах от дома, где жила Кассандра.
Кассандра смотрела на мертвую подругу, готовую отправиться в последнее странствие. Бледно-розовое платье, в которое обрядили покойную, еще больше подчеркивало восковой цвет ее лица и его неестественную худобу. Кассандра знала, что мать Ливианы надела на шею дочери ее любимое аметистовое ожерелье. Насыщенные камни превосходно подчеркивали ярко-голубые глаза юной графини.
Только теперь глаза эти закрылись навсегда.
Щеки Кассандры обожгли слезы. Малышками они с Ливианой часами играли вместе, но подругами так и не стали, девичьими секретами между собой не делились. Ливиана была подобна ангелочку: прелестная девочка с белокурыми локонами всегда вела себя как подобает, держалась скромно, говорила еле слышно, вела себя учтиво и послушно.
Кассандра никогда ее не понимала. Конечно, и она старалась соответствовать представлению о том, как должна вести себя девица благородного происхождения; видит бог, очень старалась. Но жажда жизни пересиливала заветы предков и воспитание. Девушка не стремилась нарушать правила, однако не видела ничего предосудительного в том, чтобы забраться на крышу соседнего дома, откуда открывался исключительный вид на запруженный гондолами Большой канал, или потрепать по морде коня из кавалькады дожа во время праздничного шествия. Тетушка Агнесса называла свою воспитанницу несдержанной. Кассандра предпочитала считать себя просто живой и подвижной.
За спиной у Кассандры кто-то громко всхлипнул. Девушка обернулась. В церкви одетые в траур собрались почти все ее друзья: девушки в темных, словно грозовые облака, платьях, юноши в бархатных плащах.
Мадалена прижимала платок к губам, сдерживая рыдания. Будучи на год старше Кассандры и почти на три года старше Ливианы, она не была ее подругой, но это не имело значения. Мада была чрезвычайно чувствительна, что делало ее еще более замечательной. Вот и сейчас наполненные слезами темные глаза девушки выражали всю глубину ее страданий.
Жених Мадалены Марко, стоявший подле невесты, успокаивающе погладил ее по спине. Этот жест, полный невыразимой нежности, отозвался болью в сердце Кассандры. Она тотчас вспомнила о собственном женихе Луке да Пераге, с которым ее обручили еще в детстве и который не очень-то ей нравился. Их встречи за последние три года можно было перечесть по пальцам одной руки. Способен ли Лука так деликатно проявлять сочувствие к своей невесте? Едва ли.
Кассандра пожала затянутую в перчатку руку подруги. Мада стиснула ее пальцы и прошептала:
— Она такая хорошая. Такая милая.Была.Как же это могло случиться?..
— Да, — еле слышно ответила Кассандра, — мне тоже трудно в это поверить.
Ливиана умерла, а ее собственная жизнь только начиналась. Если только это можно назвать жизнью.
Сковавшая Кассандру печаль — и острая, мучительная боль, сжимавшая грудь, — была связана не только со смертью Ливианы. Теперь Кассандра чувствовала себя как никогда одинокой. Словно и ее жизнь тоже закончилась. Будущее виделось Кассандре чередой предопределенных событий, скучных планов и ничтожных надежд, мутных, как вода в городских каналах, по которым проплывет гроб.
Тетя Агнесса неподвижно стояла по правую руку от Кассандры. Девушка переехала в старый, обветшавший дворец тетки пять лет назад, после смерти родителей. У Агнессы было достаточно денег, чтобы поддерживать имение в должном порядке, однако все ее силы уходили на борьбу с бесчисленными хворями. Казалось, что даже слуги вот-вот рассыплются в прах. По дворцу беспрерывно сновало множество людей, от гувернанток до прачек, — а в последнее время к ним добавились врачи и аптекари, — но Кассандре не с кем было переброситься и парой слов. Ее камеристка Сиена, славная девушка, была такой тихоней, что хозяйка уже отчаялась завести с ней разговор о чем-нибудь, кроме самых насущных дел.
