В судьбу, рок и восточные календари я не верю. В посты, свечки и ароматические палочки тоже не верю — увы! Я бы и в Бога не верил, но как ученый не могу отрицать факт Его бытия. Как-то так сложилось, что пришлось мне попутешествовать по нашей жизни вверх и вниз, вдоль и поперёк, пришлось оказаться причастным сразу к нескольким наукам, которым в молодости меня почти не учили. И вот прихожу я на работу, размахиваю книжкой Маркова или Вишняцкого и кричу: «Ребята, я понял! Я наконец узнал!..»
— И что ты узнал? — осаживают меня коллеги. — Что Марь-Иванна дура? Что с нового года будет сокращение? Уймись — отчёт составлять надо!
Отчет составлять, конечно, надо… Тем не менее есть у меня ощущение, будто всё, что делали и делают эти высоколобые умники, включая Дарвина, имеет к нам самое прямое отношение. Когда-то цивилизованный мир всколыхнулся от известия, что обезьяны — наши ближайшие родственники, что у нас общие предки. Ну, собственно говоря, и что? Какая нам половая разница? Оказывается, разница есть! То ли мы — Венец Творенья, то ли всего лишь уродливые приматы…
А почему уродливые-то? Вот, к примеру, у нас цивилизация — мы ездим на авто и сидим за компьютерами. И зачем же люди эту самую цивилизацию создали? Вполне могли бы обойтись без неё — ведь столько пота и крови пролили…
С какого перепугу в древности люди вытёсывали и перемещали огромные каменные блоки? Зачем строили Стоунхендж, пирамиды и прочие мегалиты? Им делать больше было нечего? Наверное, они это делали с того же перепугу, с какого ныне небогатая наша страна куёт супертанки, варганит ракеты, клепает истребители и, не считаясь с затратами, защищает сомнительного президента далёкой страны. Разве не похоже?
Мы ведь не выбирали, кем и когда родиться. Уж коли угораздило родиться человеком, очень полезно научиться видеть разницу между разумными действиями и проявлениями древних инстинктивных программ. Чтобы в повседневной реальности отличать то, что нужно просто терпеть, от того, что можно и нужно менять. Скажем, за демократию надо бороться или в данном конкретном обществе это дохлый номер? А воевать с глобальным потеплением нужно, или оно само рассосётся? Если жена на четвёртом году семейной жизни превратилась в невыносимую стерву, надо дарить ей подарки и хорошо себя вести, или это бесполезно? Зачем всю жизнь «упираться рогом», если в старости не получишь и того, что бесплатно имел в детстве?
Подобных вопросов можно задать много. Но у меня нет ответов, есть только догадки. Попробую рассказать про это сказку. Жанр вроде бы ни к чему не обязывает — хотите верьте, хотите нет. Может, кто-нибудь прочитает и придумает ответы? Или хотя бы новые вопросы…
В мире было мокро, холодно и бесприютно. Передо мной шумел проспект, на остановке толпились пассажиры. Они шарахались от брызг из лужи, когда мимо проезжали машины, но всё равно стремились быть ближе к краю, чтоб первыми заскочить в автобус или маршрутку, когда она придёт.
…Сверху сыро, снизу грязно,
Посредине безобразно.
Мое тело и душа,
За душою ни гроша!..
вспомнились слова старенькой песенки Ю. Кукина. Какие-то «гроши» в моих карманах всё-таки были, но остальной пейзаж соответствовал полностью. Подошёл седовласый бомж:
— Выручи, батя! Семь рублей на жетон не хватает!
«Какой я тебе «батя»?! — мысленно изумился я. — Впрочем, это я сам мню себя молодым, а со стороны-то виднее…»
— Держи! — сказал я и, зачерпнув не глядя, сыпанул мелочь — рублей пятнадцать, наверное.
Однако этот фрукт тут был, конечно, не один — и что их так ко мне тянет?
— Слышь, корефан! Помоги! Двадцать рублей не хватает!
— Нету. (Вот уж, не корефан я тебе — совершенно точно!) Кто бы мне самому помог?!
— Жмот, с-сука… — пробормотал едва слышно бомж, отходя в сторону.
— От такого слышу! — так же тихо ответил я.
— У-у…
Меньше всего мне сейчас хотелось ввязываться в конфликт. Оппонент, похоже, придерживался того же мнения и тихо отвалил. А я остался посреди всей этой безысходности.
«Может, завалиться к кому-нибудь? Ну да, конечно… Впрочем…»
Мобильник послушно предъявил искомый номер, и я придавил зелёную кнопочку:
— Привет, Таня! Я просто так звоню, поинтересоваться, как жизнь.
— Ой, Вова! А я думала, что ты потерялся! Как хорошо, что ты позвонил! Ты представляешь, вчера Павел сказал, что… А сегодня с утра звонил Никифоров и…
Я отодвинул телефон от уха — бла-бла-бла! И снова: бла-бла-бла!
— Извини, подошёл мой автобус, а тут давка! Счастливо! — тихо крикнул я, нажимая «отбой». И, конечно, с места не сдвинулся. Только достал новую сигарету и прикурил: «Может, Серёге позвонить? Это, конечно, край, но всё-таки…»
Жизнь, однако, не предоставила мне выбора — мобильник в кармане затрепыхался, словно живой карась. Обычно он вёл себя гораздо тише. Я его ухватил и, не глядя на экран, нажал «приём». Голос меня почти оглушил:
— Вовка, ты где?!
— В пи… На звезде! Что ты орёшь?!
— Я ору?! Ну, ору, конечно… Давай пиво пить!
— Ну, если спирта нету… А креветок ставишь?
— Если заплатишь! Заходи!
— Это куда же?
