Лорд Дансени
Пьесы о богах и людях
Александр Сорочан, перевод, 2004
Содержание
От переводчика
Шатры Арабов
Смех Богов
Враги Королевы
От переводчика
Данный сборник классических пьес не нуждается в представлении. Неудивительно, что именно эта книга вызвала такой интерес Г.Ф. Лавкрафта созданные Дансени сцены драматического ужаса и сейчас потрясают. Надеюсь, в переводе я хоть отчасти смог передать свое собственное восхищение удивительным первоисточником.
При переводе имен и географических названий я старался воспроизводить на русском написания Дансени, которым нет аналогов в истории и мифологии, не мудрствуя и избегая отсебятины. Таким образом я поступал и в предшествующих переводах и буду поступать впредь...
В оригинале в сборник входит еще одна пьеса, тоже упомянутая в эссе Лавкрафта "Сверхъестественный ужас в литературе". Перевод ее под названием "Ночь на постоялом дворе" вышел в книге: Антология фантастической литературы / Сост. Х.Л. Борхес, А. Бьой Касарес, С. Окампо. СПб., Амфора, 1999. Думаю, большинству эта антология известна; вот и еще один повод ее найти и прочитать. Ведь перевод В. Кулагиной-Ярцевой выполнен, как всегда, на высочайшем уровне. И мне тягаться с мастерами ни к чему...
Впрочем, остается и собственная ниша - первые переводы. Сейчас идет работа над книгами Дансени "Рассказы о войне", "За пределами знакомого мира", "Почему молочник боится рассвета", "Время и боги". Будет и кое-что еще...
Приятного чтения!
Александр Сорочан (bvelvet@rambler.ru)
Шатры Арабов
Действующие лица
Король.
Бел-Нарб \ погонщики верблюдов.
Ауб /
Гофмейстер.
Забра, придворный.
Эзнарза, цыганка из пустыни.
Сцена: - у ворот города Таланны.
Время: - Неизвестно.
-------
Акт 1
[У ворот города Таланны.]
Бел-Нарб:
К вечеру мы снова будем в пустыне.
Ауб:
Да.
Бел-Нарб:
И много недель не будет вокруг нас городов.
Ауб:
Ах!
Бел-Нарб:
Оборачиваясь с верблюжьей тропы, мы увидим, как гаснут огни; это будет последнее, что мы увидим.
Ауб:
Потом мы будем в пустыне.
Бел-Нарб:
Древняя жестокая пустыня.
Ауб:
Как ловко пустыня прячет свои колодцы. Можно сказать, что она враждует с человеком. Она не приветствует нас, как города.
Бел-Нарб:
Она таит ЗЛО. Я ненавижу пустыню.
Ауб:
Я думаю, нет в мире ничего прекраснее городов.
Бел-Нарб:
Города красивы.
Ауб:
Я думаю, что они прекраснее всего после рассвета, когда ночь оставляет здания. Они медленно отводят ее прочь и позволяют ей пасть подобно плащу и стоят нагими в своей красоте, будто в сиянии широкой реки; и свет нисходит и целует их в лоб. Я думаю, что тогда они прекраснее всего. Голоса мужчин и женщин начинают раздаваться на улицах, еле слышимые, один за другим, пока не зазвучит неспешный громкий ропот и все голоса не сольются в один. Я часто думаю, что тогда город говорит со мной, говорит своим голосом: "Ауб, Ауб, который на днях должен умереть, я не принадлежу Земле, я был всегда, я не умру".
Бел-Нарб:
Я не думаю, что города прекраснее всего на рассвете. Мы в любой день можем увидеть рассвет в пустыне. Я думаю, что они прекрасны только тогда, когда солнце уже встало и пыль стелется по узким улицам, это своего рода тайна - мы можем видеть скрытые фигуры и все же не совсем понимаем, кто перед нами. И только когда опускается тьма, и в пустыне не на что смотреть, разве что на черный горизонт и на черное небо над ним, именно тогда зажигаются подвесные фонари, и огни зажигаются в окнах один за другим и меняются все краски мира. Тогда, возможно, женщина выскользнет из маленькой дверцы и растворится на ночной улице, и мужчина будет красться с кинжалом в руке, чтобы уладить старую ссору, и люди будут сидеть на скамьях у дверей, играя в скабаш при ярком свете маленького зеленого фонаря, в то же время заправляя свои кальяны и куря наргруб. O, как чудесно наблюдать это! И пока я курю, мне нравится думать об этом и наблюдать, как где-то далеко-далеко над пустыней подобно крылу вздымается огромное красное облако; и тогда все Арабы узнают, что на следующий день промчится сирокко, проклятое дыхание Иблиса, отца Сатаны.
Ауб:
Да, приятно думать о Сирокко, когда ты в безопасности в городе, но я не люблю думать о нем в такое время, поскольку до исхода дня мы повезем паломников к Мекке, и кто может узнать или предсказать, что у пустыни на уме? Наш путь в пустыне подобен бросанию костей собаке: какие-то она поймает, а какие-то уронит. Она может поймать наши кости, но мы можем и достичь сверкающей Мекки. O, если бы я был торговцем в маленькой палатке на людной улице, если б я мог сидеть весь день и торговать...
Бел-Нарб:
Да, куда легче обмануть какого-нибудь лорда, покупающего шелк и украшения в городе, чем обмануть смерть в пустыне. О, пустыня, пустыня; как я люблю красивые города, и как я ненавижу пустыню.
Ауб:
[Указывая налево] Кто это?
Бел-Нарб:
Где? На краю пустыни, там, где верблюды?
Ауб:
Да, кто это?
Бел-Нарб:
Он смотрит на тропу, которой идут караваны. Говорят, что Король приходит на край пустыни и часто смотрит в ту сторону. Он подолгу стоит там вечерами, устремив взор к Мекке.
Ауб:
И с чего это Королю смотреть в сторону Мекки? Он же не может отправиться в Мекку. Он не может уйти в пустыню даже на день. Посыльные помчатся за ним, выкрикивая его имя, и вернут его в зал совета или в палату суда. Если они не сумеют найти его, их головы отрубят и вывесят на какой-нибудь высокой крыше; судьи укажут на них со словами: "Оттуда им лучше видно!"
