Моя душа широка и прозрачна, как Адриатическое море. Она отражает лучи их улыбок, она даже податлива их переменчивым ветрам. Но когда они начинают сгущать тучи, лить в неё черт знает что непонятно откуда, душа становится мутной и бушующей, она сносит все щиты и затопляет пляжи моего сознания.
…Блондинки. Хитрые и загадочные, они заходят в мою душу на восхитительных кораблях. Не на катерах каких-нибудь, кромсая с рёвом морскую гладь и создавая пену, исчезая так же молниеносно, как и появились, а именно на кораблях. На старых, восхитительных фрегатах. Величественно и надолго.
Первая блондинка посетила в конце восьмидесятых. Мне было тогда двенадцать лет. Я ждал её вечерами. Я сидел у телевизора и нервничал, потому что появление её нередко затягивалось. Причина – советская власть. Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачёв, этот говорливый чудак с пятном на лбу, посылая ладонями пассы и поправляя очки, любил затмить собой эфирное пространство, задвинуть куда подальше любой фильм, любую передачу, даже «Спокойной ночи, малыши», бессовестный. Он говорил и говорил. А я нервничал. Я пытался поймать в его речи кульминационный момент, за которым последует финал. Но финала всё не было. Было всё что угодно: перестройка, гласность, новое мышление, ускорение, но не было финала. Родители отправляли меня спать, и я превращался в антисоветчика и вруна, как и миллионы советских мальчишек, поколение, которое впоследствии назовут потерянным.
Оставьте меня спать в комнате с телевизором, ведь в детской спать невыносимо, душно в этой детской, пожалейте бедного ребёнка!
Я закрывал глаза, но не засыпал. В полудрёме я дожидался часа, когда море моё всколыхнёт ветер восторга. И вот наконец-то в уши врывалась Увертюра Дунаевского, и сонливость меня покидала. На экране появлялась она, актриса Тамара Акулова в роли леди Гленарван. Высокая, изящная блондинка, в элегантном платье.
Я много читал в детстве. И Жюля Верна, понятное дело, тоже читал. Мой друг Олег рассказывал, что в одной из книжек леди Гленарван изображена полуобнажённой, привязанной к столбу. На картинке к одной из последних глав, где вся эта бравая компания, желавшая отыскать сгинувшего в морях-океанах капитана-бомжа Гранта, была пленена новозеландскими аборигенами. Я обошёл все библиотеки города, все книжные магазины, но не нашёл, чего искал. Не было такой картинки ни в одной советской книжке, ни в одной советской детской книжке не было, мать её, и быть, разумеется, не могло. Меня это расстроило. Я не знал, что мне делать. Онанизмом я не занимался.
Но просто так кончиться это не могло. Ведь детская мечта – самая сильная мечта. И именно самая сильная мечта может материализоваться.
Я встретил её. Причём не спустя годы, нет. Я встретил её тем же летом. Она не была полуобнажена и даже не являлась Тамарой Акуловой. Но это была она – моя леди Гленарван! Кажется, её звали Тоней.
Встреча произошла, как и положено такой встрече, на море. На берегу Азовского моря, в пансионате «Утёс», вблизи города Жданова (ныне – Мариуполь), куда меня и моего брата Павлика десантировали на отдых в сопровождении бабушки. Брату, кстати, тоже нравилось кино «В поисках капитана Гранта». И героиню Тамары Акуловой он называл «самой клёвой». И хоть Павлик был младше меня на год, его мечты носили более конкретный характер. Будь мне лет пятнадцать, говорил он, я бы её трахнул.
Тоне было лет двадцать пять – тридцать. Тамаре Акуловой, наверное, тоже.
Она встретилась нам на одной из узеньких дорожек, изящная блондинка, в белом платье, приветливая, улыбающаяся.
– Как нам пройти в жилой корпус? – спросила бабушка.
– Прямо и направо, – ответила очаровательная леди.
…Мы искали с ней встречи везде. Тоня работала медсестрой в медпункте. И Павлик предложил симулировать какое-нибудь заболевание.
– Пусть, – сказал он, – нас положат в медпункт. Мы каждый день будем с ней встречаться и разговаривать.
Но я отверг этот план. Я видел, как от медпункта отъезжала карета «Скорой помощи». На ней заболевших дизентерией увозили в город.
– Никто нас не будет там держать, – сказал я, – увезут, так же как этих.
– А если просто, – предложил брат, – голова болит?
– Каждый день болит, что ли?
Брат согласился. План был плох.
И мы стали её выслеживать.
В столовой старались сесть ближе. На пляже – поближе лечь. Каждый вечер мы посещали танцплощадку. Почему-то именно это мероприятие мы считали ключевым, хотя пригласить её на танец мы бы не решились. Ни вместе, ни поодиночке.
За всё время нашей слежки мы не увидели улыбки на её лице и не услышали ни одного ласкового слова в наш адрес. Один-единственный раз, когда мы нарочито громко травили на пляже друг другу анекдоты, она приподнялась на локте, сняла солнцезащитные очки и томно-укоризненно произнесла:
– Мальчики. Нельзя ли вести себя потише?
Ей не понравились наши анекдоты! Это было чудовищно.
А потом, на дискотеке, на этом убогом мероприятии, мы увидели, как она танцевала с электриком пансионата Толей под балладу группы «Скорпионз». Весёлый матерщинник, полудебил и скорее всего экс-зэк (на обеих ногах его имелись наколки «Они не ходят», видели на пляже), Толян танцевал с нашей леди, и ладони его умело сползали по её спине.
