Роман Романович (отчество добавлено неслучайно) мягкотелый молодой чиновник с романтической фамилией, которую он, впрочем, просил не называть, сидел в своём кабинете и репетировал подпись. Нужно отметить, что, несмотря на обтекаемый вид, у нашего героя был твердый характер и большие претензии к служебной лестнице. «Чем мудрёнее закорючка на документе, тем она дороже должна стоить», — размышлял он. Но, исписав несколько страниц, чиновник остался недоволен. Подпись смотрелась слишком простовато.
При слове «персональный» первое, что приходит на ум обывателю, да и не одному ему — это конечно компьютер. Что же ёще? У чиновника на слово «персональный» особый тонкий взгляд, необходимо подчеркнуть — глаза с прищуром. Потому что в его глазах всегда рисуется что–то материально–ценное, касающегося только одного лица. Причём само лицо и его содержание: округлость, носастость, прыщавость, косоглазость, если хотите старость, — имеют к обозначенному слову, лишь побочное значение. Примеров чего–то персонального для чиновников изобрели немало. Ну, например: персональная премия или персональная пенсия, персональная дача или персональная секретарша, персональный автомобиль или персональное дело. Последний пример считаю неудачным, хотя если чуть–чуть выпучить глаза и взглянуть, так сказать, шире, то можно подметить. Довольно часто на персонально–значимого человека заводится персональное дело. И всё материально–персональное завоёванное по шажку служебной лестнице летит бедной собаке под хвост.
Но пока до нашего персонально–уголовного дела далеко, и кто знает, дойдёт ли оно до своего логического конца, есть смысл рассказать о персональном дорогом автомобиле и лучше приглядеться к его начинке: водителю с многолетним стажем. Именно присутствие водителя перевернёт этот рассказ — с ног на голову.
Есть мнение у разных слоёв населения, что в прошлой жизни профессиональный водитель имел прямое отношения к живой тяге, то есть являлся непосредственно: или конём, или ослом, или верблюдом, или, в худшем случае, волом. Что касается высокого чиновника, то мнение о его той жизни расплывчато, возможно потому, что редко кто щупал чиновника тет–а–тет. А если кто–то всё–таки получал аудиенцию, то ничего кроме неприличной брани не приходило на ум.
Как мы знаем, или, по крайней мере, догадываемся — всё, что с нами на первый взгляд происходит случайно, случайностью не является, хотим мы этого или нет. Все события, которые совершаются и ещё совершатся, чётко прописаны в небесной книге закономерностей. От судьбы, тем более своей, нельзя отказываться. А Роман Романович и не собирался отказываться, потому что этого судьбоносного решения в свою, естественно, пользу, он дожидался давно. Его предшественник, списанный на пенсию, переквалифицировавшись в садовода–любителя, давно выращивал на даче цветы. Путь в соседний кабинет был свободен. Только приказ на высокую должность, дожидаясь резолюции вышестоящего начальства, пролежал больше положенного времени, что породило назначенца изрядно нервничать. В конце концов, нужная подпись была поставлена и Роман Романович сел в заветное кресло, получив в личное пользование множество привилегий. Необходимо добавить, что его предыдущая должность не давала никаких особых преимуществ. У него не было даже секретарши.
Роман Романович, продолжая одной рукой репетировать подпись, другой утопил кнопку звонка. Войдя в кабинет, секретарша в сердцах чертыхнулась, потому что была беременна от предыдущего коллеги, но надежда пристроиться к холостому Роман Романовичу питала её тренированное тело.
— М–м–м, Нели, — протяжно вывел Роман Романович. — Как там насчёт моего шофёра?
— Вот, — протягивая папку, но, думая о чём–то своём, доложила секретарша. — Три кандидата.
— Почему только три? Я же просил пять…
— Было пять, но двое нежданно–негаданно заболели.
— Чем?
— Я не помню, — Нели сделала вид, что думает, — кажется геморроем…
— Жаль, — чиновник сочувственно вздохнул. — Из пяти всегда легче выбрать одного, чем из трёх. Теперь сиди, ломай голову, а у меня со временем туго.
— Правда, что день сегодня замечательный? — спросила Нели с каким–то особым смыслом.
Роман Романович уловил тонкий намёк, но сблизиться с ней в первый день, значит совершить совершенно безнравственный поступок. «На третий день фифти–фифти, — подумал он. — Но в первый — ни за что».
— Я подумаю… — сказал Роман Романович, но что имелось в виду, Нели так и не поняла.
Когда она ушла, Роман Романович, разложив перед собой шофёрские дела, принялся с явным пристрастием их изучать. Но после беглого просмотра оказалось, что три дела были похожи друг на друга, как три капли воды, словно их аккуратно переписали под копирку. Только лишь в графе «увлечения» имелись несущественные различия. Первые двое увлекались пивом, рыбалкой, футболом. У третьего значилось: пиво, рыбалка, гольф. К тому же у третьего в особой графе было подчеркнуто: упрям как осёл.
— Да–а–а, — выдохнул Роман Романович, хотел бы я взглянуть на этого упрямого гольфиста Рудольфа (так звали водителя).
И он взглянул. С фотографии на него смотрел и улыбался круглолицый молодой человек. Добавив к круглолицему другие два фото, Роман Романович, словно карты их тщательно перемешал, затем положил на стол лицом вниз и, переходя от одной фотографии к другой, принялся считать. Дойдя до «двенадцати» (любимое число) он упёрся большим пальцем в конечное фото, так делали в Древнем Риме, когда обреченному гладиатору указывали: казнить, нельзя помиловать. Осталось только взглянуть, кого он выбрал. И он взглянул. С фотографии на него по–прежнему смотрел и улыбался круглолицый, правда, в улыбке застыла злоба.
